Не погаси огонь...
Шрифт:
Фон Коттен приказал, чтобы чины Шлиссельбургского полицейского участка, в районе которого жил Онуфриев, немедленно арестовали большевика. Полицейские нагрянули в его дом. На следующее утро пристав участка сообщил, что рабочий Евгений Петров Онуфриев «за выездом из Петербурга не арестован», а обыск у него на квартире никаких компрометирующих материалов не дал.
Штаб-ротмистр Петров не был обескуражен:
– Будьте спокойны, узнаю все сам.
Не успел Зуев закончить очередной доклад, министр отшвырнул бумаги:
– «Донесения», «распоряжения», «уведомления», «предложения»!.. А где дело? Где оригинальные мысли? Реальный план?
Зуев понимал: гнев Макарова справедлив.
В тот же день Нил Петрович потребовал немедленного
– Доложите о готовящейся конференции. Прежде всего, где она состоится?
Красильников начал выкладывать накопленное. В основном это были сведения, собранные филерами конторы «Бен и Сабмен»: кто где живет, с кем встречается. Появились донесения и о новых лицах, объявившихся в Париже. «Прибыл „Иван“, приметы изменяет до неузнаваемости…» «Появилась „Людмила“»; «В „Отеле Популяр“ остановился „Николай“». Приметы…
– На кой шут мне эта мешанина? «Иван», «Людмила»! – с сарказмом передразнил Зуев. – Оставьте до лучших времен! Эти лица – делегаты?
Заведующий заграничной агентурой молчал.
– Что делают ваши осведомители? Где ваш Ростовцев? В шею бездельников!
Ростовцев – главный осведомитель, давным-давно, еще до революции пятого года, внедренный предшественниками Красильникова в большевистскую эмигрантскую группу, – все более заботил заведующего заграничной агентурой. Работал агент спустя рукава.
Мало что изменилось и после той встречи в доме на бульваре Распай: лишь время от времени поступали от него малозначительные сведения. А ведь когда-то считался опорой и надеждой заграничной агентуры.
Гартинг умел с ним управляться… При очередном свидании Красильников пригрозил: «Со следующего
месяца прекращаю ассигнования». – «Что я могу, если все как воды в рот набрали?» – «Должны узнать! Это же сущая малость! А мне нужно подтверждение вашего усердия, – не отступил заведующий. – Дайте фотографии всей партийной верхушки. Не получу через неделю, сетуйте на себя!» В картотеке у него были все фотографии. Но он хотел добиться беспрекословного послушания сотрудника. Через неделю снимок большевистской группы лежал на столе в его кабинете на рю Гренель. Ага, боится! Уже одно это хорошо!.. «Напрасно вы настояли с фотографией, – заметил, вручая отпечаток, Ростовцев. – Политэмигранты не любят запечатлевать свои физиономии. Не знаю, как еще это аукнется».
Вроде бы с фотографированием получилось невинно: после собрания в кафе, когда все высыпали на улицу, он как бы между прочим предложил, доставая камеру: «Изобразите улыбку! Ближе друг к другу, не помещаетесь в кадр! Фьють! Птичка вылетела!..» Кое-кто из эмигрантов попросил снимок на память. Но двое все же приняли столь незначительное событие настороженно.
Да, не очень ловко вышло. Пусть шеф пеняет на себя…
– Так где: в Кракове, в Женеве, в Париже? – продолжал теперь бушевать директор департамента. – Где и когда?
– Приложу все усилия, чтобы узнать, – склонил голову, принимая директорский гнев, чиновник особых поручений.
У департамента было еще одно средство доискаться истины. Арестованы сотни людей. Многие из них бесспорно большевики. Кто-то причастен и к подготовке конференции. Даже схвачены двое уполномоченных Ленина. Зуев приказал на допросах не церемониться. Но эсдеки использовали свой старый, испытанный метод – молчали. Отказывались давать хоть какие-нибудь показания. Ни черные своды подвалов, ни кулаки жандармских унтеров, ни вкрадчивые увещевания опытных офицеров не действовали. Многие уже прежде, до пятого года и после пятого, проходили через аресты и допросы. Оставалось надеяться на новичков и слабонервных. Еще недавно, на резком спаде революционного движения, в разгар «умиротворения», те, кто примкнул к большевикам на подъеме волны, легко давали «правдивые чистосердечные показания», и кое-кого можно было склонить к сотрудничеству. Но нынешние новички держались твердо. И эта их твердость была тревожным симптомом.
Где же соберется конференция? Предыдущие свои съезды и конференции социал-демократы
проводили в Лондоне, Брюсселе, в Стокгольме, в Финляндии… Какой город выберут они теперь?..Красильников уехал. Спустя несколько дней с рю Грене ль поступила шифрованная телеграмма. Зуев пробежал ее. Так что же: Париж? И конференция уже идет?..
По полученным от агентуры сведениям здесь началось совершенно конспиративное совещание большевиков-ленинцев. Подробности по выяснении будут представлены Вашему Превосходительству дополнительно.
…Произведенным расследованием установлено, что в организации побега из Михайловской психиатрической больницы Семена Аршакова Тер-Петросяна участвовали обе сестры Тер-Петросяна – Джавоир и Арусяк, кои обе сегодня арестованы; надзиратель отделения Иван Брагин, участвовавший в организации побега, арестован ранее Кутаисским сыскным отделением.
17-го декабря. Суббота
Ночью дула снежная буря, через которую проехали благополучно. Днем погода стояла тихая 3 – 5° мороза, лежало много снега. В 2 1/4 остановились в Белгороде, где были сердечно встречены на станции депутациями, а на улицах войсками и народом. Со всеми детьми проехали в Свято-Троицкий монастырь, где помолились у раки святителя Иоасафа. В 4 часа продолжали путь. Поезд шел ровно и спокойно. Много читал. Вечером поиграл в кости с Ольгой, Татьяной и Дрентельном.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Пока все шло как по маслу. Делегаты добирались до Двинска – в последний приграничный пункт. Оттуда контрабандисты переправляли их в фольварк уже на территории Восточной Пруссии.
Но неожиданно Матвей снова появился в Лейпциге.
– Что случилось? – не без досады поинтересовался Пятница.
– Семен передал мне поручение немедленно выехать в Париж.
– Ты виделся с Семеном? Где он?
– Нет, его я не видел. Он передал с товарищем.
– Кто этот товарищ?
– Приходил по паролю. Уже уехал назад.
Все это показалось Пятнице странным. Интересоваться, какое задание в Париж получил Матвей, не полагалось. «Может быть, все и так… Семен со дня на день должен возвращаться. Спрошу у него. А то, что Матвей уезжает с границы, оно и к лучшему…»
В последнее время Пятнице что-то определенно не нравилось, раздражало в этом человеке. Поэтому он приглядывался к помощнику особенно придирчиво. Да, аккуратен. Несловоохотлив. Но иногда полузакрытые серые с металлическим отливом глаза бросали поверх очков настороженный взгляд, выдававший затаенную напряженность. С чего бы? Ощущение опасности работы на границе?.. Обрюзгшие щеки. Прямые, сальные, бесцветные, как деревенская пряжа, волосы; монотонный голос; мягкая походка, шаркающие шаги… И вдруг снова – острый, даже злобный взгляд из-под морщинистых полуприкрытых век… Пятница не любил двусмысленности в поведении и облике людей, с которыми ему доводилось работать. Но одернул себя: «Чего я придираюсь, будто в невесты выбираю?.. Да, Матвей за эти последние месяцы устал. Может, и боится… Щеки обвисли? Не юноша. А что до голоса и походки – это от бога… Но все же пусть лучше отправляется отсюда в Париж…»
Через несколько дней поступило уведомление от «Турка»: на явку пришли четверо, с паролем. Пятница стал ждать делегатов. Минул день-другой, а их все не было. Неужто угодили в «баню»? Шуцманы могут продержать и неделю. Бывали случаи, когда задержанных насильно отправляли в портовые города, а там заставляли покупать билеты в Англию и даже в Америку: жандармы были в сговоре с маклерами пароходных компаний и получали свои проценты от сделки с продажей билетов. А могли выдворить и назад, в лапы российских охранников.