Не погаси огонь...

Простите же и меня, если я совершаю поступок, противный вашим убеждениям.

Я иначе не могу и вы сами знаете, что вот два года, как я пробую отказаться от старого. Но новая спокойная жизнь не для меня, и, если бы я даже и сделал хорошую карьеру, я все равно кончил бы тем же, чем теперь кончаю.

Целую много, много раз. Митя».

Отправит он завтра это письмо – или не отправит?.. В голосе приятеля-«бунтаря» ему почудилась угроза. «И он следит?»

Но где же взять сил? В душе – холод и пустота. А руки дрожат…

Этой ночью Курлов принял в гостинице «Европейской» полковника Додакова. Виталий Павлович обратил внимание, что генерал нервничает. Закурил папиросу. Погасил. Снова закурил. С подозрительностью оглядел стены своего номера:

– Выйдем на свежий воздух – здесь душно.

На улице накрапывало, порывами налетал ветер.

– Чьи агенты будут дежурить в театре: в зале, в фойе и служебных помещениях?

– В зрительном зале, у царской ложи – мои агенты дворцовой охраны, – ответил Додаков. – Они же – в проходах, за сценой, в оркестровой яме. В отдаленных местах и служебных помещениях…

– Кто будет у рубильников освещения? – нетерпеливо перебил Курлов.

– Кажется, агент киевского отделения. Могу проверить.

– Что вы знаете об Аленском? Вы не ошиблись насчет теории Зубатова и пистолета в руке?

– Н-нет… Разве что труслив… А в чем… дело?

– Рубикон должен быть перейден. Буду с вами откровенен вполне…

Наступило 1 сентября – четвертый день пребывания царя в Киеве.

Холод и ненастье предшествующих дней сменились солнцем, хотя в свежести ветра уже чувствовалась осень. Утром Николай отправился на маневры войск Киевского округа. После маневров предстоял смотр «потешных» в Печерске. Завершиться день должен был спектаклем в Городском театре. Генерал Курлов на маневры не поехал. Вместе с полковником Додаковым он в автомобиле осматривал путь, по которому кортеж будет возвращаться в город. За шпалерами уже снова собирался народ. Затем генерал направился навстречу царю и свите, сопроводил их до Мариинского дворца. В резиденции встретился с комендантом Дедюлиным.

– Как дела? – поинтересовался тот.

– Без осечки. – С тревогой подумал: «А вдруг меня самого террористы водят за нос?» – И попросил: – Прошу вас, ваше высокопревосходительство, уговорить государя поехать на ипподром по указанному мною пути не в коляске, а в автомобиле.

На Печерском скаковом поле уже несколько часов маялись, ожидая начала смотра, «потешные» – учащиеся гимназий и иных учебных заведений Киевского округа. «Потешные» были членами детских военизированных формирований: недавняя идея царя, ему уже мало было войсковых смотров и парадов. Дети занимались маршировкой, рассыпным строем и разведками, проходили полное учение под инструктажем унтер-офицеров местных частей. Николай II вынашивал проект организации и «потешных сестер», в отряды могли войти гимназистки и курсистки. Сейчас «потешные» занимали зеленое поле ипподрома в шахматном порядке: группы в рубашках защитного цвета, синего, малинового, черного, кто в бескозырках, кто в папахах.

Столыпин на маневрах не присутствовал. Вместе с другими сановниками он приехал на ипподром и занял место на трибуне рядом с государевой ложей. Петр Аркадьевич чувствовал себя утомленным. Одна из дам посмотрела на его мундир, увешанный орденами, и полюбопытствовала:

– Голубчик Петр Аркадьевич, что это у вас за крест на груди – точно могильный?

Он опешил, однако ж в тон ответил:

– Это крест святого Владимира, голубушка. Получил я его за труды управления.

Царь запаздывал. Минуло уже полтора часа против назначенного времени. Наконец дорога запылила.

Первыми по программе шли рысистые испытания. Коннозаводчики выставляли своих питомцев. Победителям Николай II собственноручно преподнес памятные жетоны. Затем выступили «потешные». Показали упражнения сокольской гимнастики, продефилировали мимо трибун церемониальным маршем.

С Печерского поля моторы и коляски потянулись в Киев, к Городскому театру.

В этот час, когда товарищ министра и полковник Додаков завершали обход охранной стражи в залах, фойе и переходах театра, их разыскал Кулябко.

– Только что звонил Аленский. Передал по телефону буквально следующее: Николай Яковлевич очень взволнован. Он в течение нескольких часов смотрит из окна через бинокль и видит наблюдение. Он уверен, что за ним поставлено наблюдение. «Скверно. Слишком откровенно…»

– Все? – поднял брови генерал.

– Нет. Аленский попросил, чтобы я предоставил ему билет в театр.

Курлов и Додаков переглянулись.

– Немедленно выдать, – приказал товарищ министра.

Кулябко достал несколько синих карточек. Выбрал одну: «Билет № 406. Ряд 18, кресло 6». Прошел в телефонную комнату. Заполнил графы на имя Богрова. Позвонил. Потом подозвал филера:

– На углу Пушкинской и Бибиковского бульвара передашь этот конверт господину, который назовется Аленским. Его приметы…

– Знаю самолично, – сказал филер.

Богров появился в 8.15. Он был в черном фраке. Причесан, надушен. Белая манишка, галстук-бабочка. Подполковник увлек его в сторону:

– Ну?

– Все хорошо. Николай Яковлевич сказал, что исполнение плана отложено на завтра. От Нины Александровны вестей пока нет.

Кресло Богрова было довольно далеко от сцены. Зал, освещенный тысячами огней, уже заполнялся. С площади донеслись приветственные клики. По проходам спешили последние из приглашенных.

В губернаторской ложе появился Николай II с дочерьми. Ушел занавес. Со сцены грянул гимн. Все встали. Затем началось представление. Давали «Сказку о царе Салтане».

Когда закончился первый акт, публика поспешила в холл, в буфеты.

Кулябко нервничал. Подошел к Богрову.

– Неспокойно у меня здесь. – Он постучал пальцем по груди. – Вас не затруднит сходить домой и удостовериться, там ли еще злоумышленник?

Богров согласился. Спустя четверть часа он снова показался в дверях театра. Дорогу ему преградил офицер охраны:

– Не могу пропустить – ваш билет надорван.

Кулябко поспешил навстречу:

– Пропустите. – Взял Богрова под локоть. – Ну, что там?

– Все как прежде.

– Слава богу!

В зрительном зале уже гасли огни.

Кресло Столыпина было в первом ряду, с левой стороны, за шесть кресел от царской ложи. Рядом занимали места министр двора барон Фредерикс, министр финансов Коковцов. Днем, на Печерском поле, наблюдая за парадом «потешных», Петр Аркадьевич сказал Коковцову: «Я чувствую себя здесь лишним. Собираюсь ночным поездом уехать в Петербург. И эти глупые сведения, что готовится какое-то покушение… Поэтому нам лучше быть вместе». Виктор Николаевич ответил: «Довольно нелюбезно с вашей стороны, что вы хотите непременно вместе». Пошутил? «Извините, я в эту историю не верю», – Петр Аркадьевич отошел на край трибуны. Пошутил… В театре вот опять сидят рядом…

Закончился и второй акт. Столыпин остался в зрительном зале. Поднялся с кресла, оперся спиной о барьер, ограждающий оркестровую яму. Начал неторопливо оглядывать зал. Через два часа он будет уже в поезде…

По проходу приближался молодой человек в черном фраке. На иссиня-бледном лице расплываются красные пятна. Криво сидит на переносице золотое пенсне. Все – в белом, а этот – в черном. Вот она, молодежь… Пьют.

Петр Аркадьевич перевел взгляд.

Молодой человек приблизился. И когда до барьера оставалось два-три шага, сунул правую руку в карман, выхватил блестящий предмет.