Не погаси огонь...
Шрифт:
Допрашивающих однако же не удовлетворяла столь саморазоблачительная исповедь. Они стали уточнять: когда и при каких обстоятельствах террорист познакомился с Кулябкой. И на эти вопросы Богров дал самые чистосердечные ответы. Он рассказал и как связался с анархистами, и как предложил свои услуги охранному отделению. Чем дальше, тем больше загонял он следователей в тупик: если он революционер, то почему же столь рьяно служил осведомителем? А если сотрудник охраны, то почему же стрелял в своего министра? Зловещее, азефовское проглядывало в возбужденном, изуродованном сизыми кровоподтеками лице этого юноши. И хотя он спешил ответить на любой вопрос, все очевидней становилось: что-то главное он таит. Почему? Зачем?..
–
– На сегодня с Богровым достаточно, – отложил перо прокурор. – Дайте ему листы, пусть собственноручно запишет свои показания. Свяжитесь по телефону: все ли готово в крепости?
Через несколько минут дежурный доложил:
– Все готово. Конвой ждет.
АРЕСТАНТСКОЕ. СЕКРЕТНО.
…Прошу Ваше Превосходительство уведомить меня, может ли арестант Богров, покушавшийся на статс-секретаря Столыпина, быть заключен под стражу в «Косом капонире» в отдельной камере и когда может быть он доставлен в Ваше распоряжение.
АРЕСТАНТСКОЕ. СЕКРЕТНО.
СПЕШНО. В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ.
…Командующий войсками разрешил принять. Прошу распоряжения, чтобы, присылая его в «Косой капонир», не называли караулу ни имени, ни фамилии его. О часе, в который будет доставлен, прошу предупредить меня, чтобы заранее отдать распоряжение караульному начальнику.
АРЕСТАНТСКОЕ. СЕКРЕТНО.
Препровождается при сем арестант № 1 для содержания под стражей в «Косом капонире», согласно данного Вам распоряжения Киевским комендантом, в принятии которого прошу выдать конвойным унтер-офицерам квитанцию.
Препровожденный при записке от 2 сентября 1911 года Начальником Киевского ГЖУ политический арестант № 1 вместе с вещами и деньгами два рубля 58 копеек принят мною в «Косой капонир» 1911 года сентября 2 дня в 5 часов утра.
1-го сентября. Четверг
Простояла чудесная погода. В 8 часов выехал на вчерашнее место маневров. Видел два столкновения на разных флангах. Отбой был дан около 2 ч. Объезжал ближайшие войска: 5-ю и 19-ю пехотные дивизии с их артиллериею. В начале маневра находился на позиции 3-й стрелковой бригады. Вернулся домой в 4 1/4 часа, пил чай с Аликс в саду. В 5 часов поехал с детьми на Печорское скаковое поле, где произошел смотр потешным и бег рысаков. Дома в 6 час. Обедали около 8 часов и затем поехал с Ольгой и Татьяной в театр. Шла опера «Сказка о царе Салтане».
Во 2-м антракте бедный Столыпин был ранен двумя пулями. Вернулся домой в 11 час. Пили чай вместе.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Под утро Столыпин пришел в себя.
Призрачно, бело. Над кроватью склонились несколько людей в белых халатах.
– Слава богу, – проговорил-пропел
густым баритоном седобородый.Врачи начали обмениваться фразами на своем тарабарском языке. Петр Аркадьевич не чувствовал боли. Только непомерная тяжесть – будто на него взгромоздили вагон. Одна рука перебинтована и безжизненна. Другой он осторожно повел по туловищу. Тоже бинты.
– Что со мной?
– Все хорошо, в рубашке вы родились, Петр Аркадьевич, – вкрадчиво пророкотал баритон. – От смерти уберег вас крест святого Владимира, иначе пуля угодила бы в сердце. Скоро поднимем на ноги.
Красивый голос звучал успокаивающе, словно убаюкивал. Столыпин впал в забытье.
Снова открыл глаза. Сколько прошло времени, он не знал. В палате было солнце. У кровати сидел министр финансов Коковцов, его первый заместитель по совету министров.
– Рад, что обошлось, – легко дотронулся он до простыни.
– Кто этот… стрелявший? – Столыпину было трудно говорить.
– Задержан на месте. Назвался Богровым. Как мне доложили: еврей, числился сотрудником в местном охранном отделении. Дознание ведется.
Столыпин прикрыл глаза. Всплыло крысиное лицо Курлова. «Ходят слухи, ваше высокопревосходительство, что готовится покушение…» Предупредил… «Было бы очень жаль его, как человека, но признаться, его смерть была бы полезной…» Кто это?.. Нет, не Курлов. Это, ходила молва, фон Плеве, когда был еще директором департамента, сказал так Судейкину, своему помощнику, побуждая его на убийство тогдашнего министра внутренних дел… Судейкина убил его же агент Дегаев… И Вячеслава Константиновича фон Плеве – тоже убили… «Что, по-вашему получается, Столыпин сам на себя организует покушение?» А это кто?.. Ах, да, граф Бобринский при обсуждении запроса левых об Азефе в Думе. «Столыпин санкционирует систему провокаций, но он должен считаться с возможными ее последствиями… – Это уже кто-то из левых, кажется, Покровский. – Если Столыпин чувствует себя за спиною Азефа в безопасности, то ведь чувствует себя в безопасности только до тех пор и постольку, поскольку он доверяет предателю…» Фразы как впечатались… Червяки… Кто прав? Вокруг одни лишь предатели… Этот юноша в пенсне, с пятнами на щеках…
– А что государь?
– Утром отбыл в Овруч.
– Да?.. Хорошо… Скажите по совести, Владимир Николаевич, что со мной?
– Собирали консилиум. Мы в полной надежде. Правда, пуля, ударившись о крест, ушла в сторону и поранила вам грудь и печень. Предстоит операция. Ну да все обойдется, Петр Аркадьевич! А рука поранена легко.
– Благодарю… Вовсе не надо было приезжать мне в Киев… Ну да судьба…
Он снова погрузился в мысли. Потом попросил:
– Вызовите сюда Ольгу Борисовну.
– Телеграмма уже послана. Супруга ваша тотчас выезжает с детьми.
«Зачем с детьми? Напрасно…»
Сквозь навалившуюся тяжесть начала продираться боль. Она опоясывала, нестерпимо жгла раскаленным обручем. Он очень трудно переносил физическую боль! Прежде думал, если когда-нибудь станет все же жертвой покушения, желал одного – только бы без боли…
Коковцов понял его состояние, попросил сиделку позвать врача. Чтобы хоть как-то успокоить, сказал:
– Во Владимирском соборе высокопреосвященнейший Флавиан служит сейчас молебствие о вашем выздоровлении.
– Передайте мою благодарность…
Сквозь вспышки боли всплыло: а какой день
нынче?
– По церковному календарю какой вчера был день?
Министр финансов замешкался. Полистал блокнот «Для памяти»:
– Преподобного Симеона. А что?
«Симеона… Тогда, в кабинете, мужик считал по пальцам… Это он накликал?.. Чушь, чернокнижие… Только бы скорей встать на ноги… Покажу ему!..»
– Когда операция?
– Не знаю, Петр Аркадьевич, решают они.
В палату снова вошли врачи. Пошептались в стороне. За их улыбками Столыпину почудилась тревога.