Не покидай
Шрифт:
– Называется - аллегорический, - хохотал Крадус.
– Ой, да ты сам, братец, артист - лучше не надо! Свояк, да ты не бойся - шутит он! Только палку-то не перегни, полковничек…
Гвардейцы, однако, подчиняясь из двух приказов последнему, надвигались на Канцлера; тот пятился к лестнице:
– Вы что? Ополоумели? Я сказал - взять дебошира…
Удилак сам объяснил свой кураж:
– Может, завтра, Ваше Величество, я застрелюсь - со страху, что был такой смелый… А только покамест - хорошо! Ну до чертиков же надоело всем бояться его! Ребята, скажите вы…
Гвардейцы повернулись к монарху
– Так точно, Ваше Величество, надоело!
Оттилия просто-напросто завизжала:
– Крадус! Король вы или тряпка, в конце концов?! И зачем здесь опять этот ребенок?!
Да, на лестнице обнаружилась девочка, та самая Ника, в одной рубашонке и с куклой; кукла была, конечно, позаимствована там, где уложили малютку; да только уснуть с такой "лялькой" вряд ли смог бы даже самый послушный ребенок: то была - по роковому стечению обстоятельств - марионетка, изображающая именно Канцлера…
Первыми заржали гвардейцы, они были просто в восторге… Канцлер выхватил куклу у девочки, да так резко, что она села на ступеньку и, наверно, ушибла копчик и заплакала…
– С кем воюешь, Ваше бесстыдство?
– Удилак опалил его жарким презрением, а своим гвардейцам сказал: - Пошли, ребята. Если уж дите играет в него, - недолго, стало быть, ему людей пугать.
– Он взял девочку на руки.
– Чья она, Ваше Величество?
– Одного музыканта дочь, - объяснила Флора.
– Во! Как раз такой папа и требуется! А еще артисты - верно я говорю? Приказ же был - два дня гулять… Честь имеем!
– и все трое щелкнули каблуками.
33.
Папу искать не потребовалось, он метался тут же, в вестибюле, сильно всклокоченный. Он побелел, увидев дочь в руках у солдафона; от Удилака, к тому же, еще попахивало пеклом жизнеопасного конфликта, в глазах его еще были молнии…
– Ради бога!
– кинулся к нему музыкант.
– Куда вы ее? Что она сделала?!
Своей и без того свирепой физиономии Удилак еще добавил этого свойства:
– Вы отец? Будете отвечать с ней на пару: не в те куклы она играет у вас!
– Он оглянулся на гвардейцев и подмигнул им.
Тут приблизились и наши герои - Пенапью, Патрик и Марселла; девушка запросто отняла у полковника Нику, а ее полуобморочному отцу сказала:
– Вот видите, сударь? Я ж обещала вам… Все хорошо…
– Как "хорошо"?! Она, говорят, проштрафилась!… Не забирают ее разве?
Голос был - как у вынутого из петли, а сам вот-вот чувств лишится! Удилак обескураженно скреб в затылке:
– Мама родная… земляки… это что ж такое с нами сделалось? И пошутить уже нельзя…
– А я знаю, почему!
– вклинился Пенапью.
– Я вам расскажу, господа… я тут таких вещей наслушался! Но сначала, господин офицер, - простите, я плохо разбираюсь в этих… аксельбантах, - сначала, ради бога, освободим моих друзей!
– Тех артистов? Так это у меня по плану загула - первым номером!
Марселла захлопала в ладоши.
Из Дубового зала вышел - уже минуты три назад - лысый лакей с подносом, на котором красовалась необычной формы бутылка, плюс несколько бокалов. Он странно топтался с этой ношей поблизости от всей компании, пока не попал в поле зрения Удилака:
– Угощаешь, что ли? Так налей, не откажемся! По маленькой -
и вниз!Но когда наполненные бокалы уже сошлись, чтобы чокнуться, этот лысый лакей вдруг предупредил - и глаза его стали безумными в ту минуту:
– Мучиться будете недолго… яд - быстродействующий…
– Что-что?!!
– Яд, говорю, сильный. Канцлер его собственноручно подсыпал. Угостить приказано вас, господин Патрик, и полковника… Его Высочество иностранного гостя пока травить не велено… О, мадонна!
– лакей-шпион упал на колени, - почему я болтаю все это?! Он же меня повесит!…
Все молчали. Лакей плакал у них в ногах. Удилак медленно вылил содержимое бокала на его лысину. И, перешагнув через этого мученика правды, повел наших героев по коридору…
34.
В Дубовом зале была атмосфера разброда и неуверенности. Проиграв один раунд Удилаку, Канцлер собирался с силами: он не раскиснет, как этот горе-монарх, которого хоть ложками собирай… - внушал он себе; он еще способен показать им всем…
– А куда подевались оба принца - и заграничный, и наш?
– спросила Альбина.
– Кстати, Патрик-то сам знает, кто он есть?
– Оповестят, не волнуйся… - грызя ножку куропатки, отвечала Оттилия (у нее у одной был сейчас аппетит).
– Такие вести - они как пожар! Вот только мамуля твоя сидит спокойно. Не знает и не хочет знать, чем за корону ее плачено. Чистенькая!
– Оттилия!
– грозно окликнул ее супруг.
– Прикуси немедленно свой язык!
– Да? Чтобы этот грех только на нас висел? Черта с два! Флора же верит до сих пор в сказочку про лесных разбойников… Нет уж! Король сам выведет королеву из ее приятного заблуждения? Или мне это сделать?
– Я - сам…- простонал Крадус.
– Нет, не могу… Нет, скажу… оно сейчас само скажется… ой-ой-ой…
Канцлер показал Оттилии на голову, а затем выразительно постучал костяшками пальцев по дубовой обшивке колонны.
…Но что так коверкало или пучило Крадуса? Он кружился на месте, он совал себе в рот кулак, потом отхлебывал из графина и, не глотая, стоял с раздутыми щеками. Он был очень-очень странен - и прежде всего, самому себе.
Альбина пыталась сложить все вместе… Слова Оттилии; Канцлер, испуганно сигнализирующий, что она - дура дубинноголовая; плюс эти папины странности…
– Мама! Мамочка… Я, кажется, поняла!
– чужим деревянным голосом сказала Альбина. Она раскачивалась, как китайский болванчик, - нет, гораздо быстрее…
– О Боже… - тут и королеву осенила страшная догадка.
– Вы трое… убили Эмму и Анри? Вы это сделали? И ты, лошадник? Ты взял этот ужас на себя… на душу свою?
Апельсиновая вода забулькала в горле Крадуса и фонтанчиком вырвалась из него:
– Что значит "я взял"? План был его… - и рукой, и подбородком указывал он на Канцлера.
– А сделали два висельника, которых так и так ждала петля за разбой. Ну а мы им жизнь пообещали… После-то все равно, конечно, повесили…
– "План был его"…- передразнила Оттилия.
– Да какая разница, если вы были "за", если плоды достались вам первому! Гуманист лошадиный! Твердил одно: пусть режут, пусть стреляют, лишь бы кони королевские уцелели…