Не предать время своё
Шрифт:
– Гаврильева!
Сразу стало понятно, что Гаврильева не в состоянии давать объяснения. Поэтому все сидящие в ряд за столом требовательно направили взоры на вторую девчонку:
– Егорова, объясни!
– Что? – дерзко спросила та.
– Своё хулиганство…
– Как?
– Расскажи всё честно…
– Ну вы же сами всё знаете…
То ли оттого, что ей лень было повторять рассказ об уже всем известном деле, то ли она просто не считала это нужным, «осуждаемая» Егорова презрительно скривила губы и, задрав голову, уставилась глазами в потолочную балку. Сидящие за столом проследили за взглядом
Настоящее сражение. Соперники разбегаются, потом стремительно подбегая друг к другу, скрещиваются рогами. Чуть дальше – кажется, в помощь одному из них – во всю мочь мчится третий. А с другой стороны показался четвёртый. Стало совсем интересно. Намечается групповая драка…
– Что это такое?! Здесь собрание идёт или что?! – громко застучала авторучка по столу.
Строгая женщина грозно оглядывала всех поверх очков. Сидящие за красным столом восемь человек, словно их стукнули по лбу, разом перевели взгляд на обсуждаемую.
– Егорова, ты признаёшь свою вину?
– Ну… ну… ну… наверно…
– Чистосердечно?
– Ну… ну… ну… да, вроде…
– Сожалеешь, что совершила плохой поступок?
– Ну… ну… ну… да, вроде…
– Просишь, чтобы не исключили из школы?
– Ну… ну… ну… да, наверно…
Когда Егорова по-комсомольски признала свою вину, взгляды членов комитета перенеслись к третьей девушке.
– Боппоёхова!
В это время поднялась с места строгая женщина.
– Ребята, у нас есть ещё одно заявление. Петрова, прочитай, пожалуйста.
Петрова начала читать:
– «Уважаемый комитет комсомола! Мы дома серьёзно поговорили с нашей дочерью Боппоёховой Анжеликой. Анжелика честно признала, что совершила большой проступок и очень сожалеет об этом. Уведомляем, что поговорили по телефону с учителем иностранного языка Саргыланой Степановной и попросили прощения. Обращаемся с просьбой не исключать Анжелику из школы. Директор совхоза “Маяк” Назар Егорович Боппоёхов».
– Ну вот, видите?.. Анжелика честно признала свою вину и попросила прощения у учителя. Это поступок настоящей комсомолки, – строгая женщина железным взглядом окинула всех присутствующих в классе. – Ну, а что же вы?
И тут послышался тонкий высокий голосок склонившейся в поклоне девочки.
– Ынх… ынх… Я к Саргылане Степановне… Ынх… ынх… вчера вечером… ынх… ынх… ходила домой, чтобы попросить прощения… Ынх… ынх… но она прогнала меня. Ынх… ынх… ынх…
– Гаврильева! Перестань плакать! Учителя, человека, который учит вас, не считаясь со временем и своим здоровьем, воспитывает, даёт глубокие знания, хочет сделать вас людьми, оскорбила, обозвала какой-то птицей…
– Чёрной вороной… – уточнил парень с длинной шеей.
– Ещё хуже! Обозвала чёрной вороной и ещё хотела получить прощение?.. Таких, как ты, и в самом деле надо гнать из школы…
После этих слов я, утомлённый вчерашней долгой и трудной дорогой, сидя уснул прямо на месте. И, к сожалению, не могу сказать, чем закончилось это комсомольское собрание.
Немая боль
Однажды мы с приятелем задержались на работе и сели в поздний автобус.
На сиденьях напротив расположилась весёлая
компания – две девушки и трое парней галдели и смеялись от души. Видимо, ехали с зажигательной вечеринки или после интересного киносеанса.Сбоку от нас сидел ещё один парень. В такой же модной, красивой одежде. На этом сходство заканчивалось – выражение его лица было суровым, если не сказать жёстким.
На очередной остановке он поднялся с места. Проходя мимо весёлой компании, стянул длинный красный шарф у крепыша в кожаной куртке и пошёл к выходу, волоча шарф по грязному полу.
Компания вскинулась. Парни выскочили на улицу за наглым незнакомцем. Послышалась ругань, началась возня.
Мы с приятелем тоже вышли из салона, чтобы утихомирить молодёжь.
И увидели обескураживающую картину: наглец стоял, засунув руки в карманы куртки, а крепыш в кожанке бил его по лицу кулаками. Бил без жалости, с оттяжкой. А тот только закрывал глаза перед очередным ударом, пошатывался и снова подставлял лицо.
– Да это инвалид! Немой! Прекратите! – раздался женский крик.
Мы подскочили к ребятам и остановили избиение.
Немой парень даже не стал утирать кровь с лица. Повернулся и неспешным шагом ушёл в темноту.
– Что за чудик?! Сам ведь выпросил! – сказал приятель, когда автобус продолжил путь.
И тут меня пронзила догадка…
Я понял всю боль, всю обиду того юноши. На свою горькую судьбу, которая безвинно вырвала из круга беззаботных сверстников и ввергла в серый мир немых.
«Получай за то, что родился немым! Так тебе, неудачник! Ещё! Получай! Ещё!» – будто приговаривал он, когда подставлял лицо под жестокие удары.
Впрочем, суровый удар судьбы, выпавший на его долю, наверное, бил стократ больней этих больших, мясистых кулаков.
Человек, который любил путешествовать
Я знаю одного человека, который любит путешествовать.
Сколько себя помню, он всё время в пути. Только приехал из какой-то страны, ещё не успел отряхнуть пыль со своей одежды, как тут же собирается ехать в другую. «Хорошо ему! – говорят все знакомые. – Не нужны ни дом, ни хозяйство, ни дети, ни родня, – только и знает, что ездить и гулять по свету».
Однажды я решил с ним поговорить.
Он не был молодым, этот человек, который любил путешествовать, – волосы его поседели, усы посеребрились.
– Думаю, люди зря мне завидуют, – сказал он и посмотрел мне прямо в глаза. Глаза у него были на удивление светлые и чистые. – На самом деле я хочу убежать от себя. Знаешь ли ты об этом, дружок?
Человек, который любил путешествовать, пододвинул мне стул. Я слушал его рассказ, боясь упустить хоть одно слово.
– Я совершил в жизни одну ошибку… Обидел человека. Хорошего человека… Он меня не простил, и это навечно повисло грузом в моей душе, словно колодка на ноге у коня. Эта печаль никогда меня не отпускает, целится в меня заряженным ружьём, точит зубной болью, ноет сердечной раной. Думал, дни и годы развеют – не развеялась, думал, что растворю в вине, – не растворилась. Тогда я решил бежать от неё со всех ног. «Если убегу далеко-далеко, то печаль отстанет и не догонит, словно летний гнус, а я заживу как все, ни в чём другим не уступая».