Не про заек
Шрифт:
НЕ ПРО ЗАЕК
* * *
«Как вы понимаете, кроме гаража и сиреневых кустов меня там мало что держало. Гости ко мне выбирались крайне редко, и дарить всю эту садовую красоту и пространство гостиной, когда она пустовала, было некому, кроме себя. Дома атмосфера царила, мягко говоря, не домашняя.
Приходя с работы поздненько, я сразу устраивались на кухне, самом тёплом и защищённом месте в доме, начинала готовить ужин под какую-нибудь русскую передачу или разговор в скайпе с друзьями, звон кастрюль и гул вытяжки. Ела и складывала остатки ужина в коробочку на завтра, на обед. Помыв посуду и заварив термос, поднималась
Денег ни на автошколу, ни на какой завалящий драндулет не хватало. И я не буду вам объяснять, сколько стоит ремонт, парковка, бензин и страховка...
Разумеется, весь наш квартал был на машинах. Всё больше семейные или пожилые люди. Этакая маленькая Англия. Озеро с утками. Домики из красного кирпича, белые заборчики и садики. Бабушки и “бонжур” при встрече на дорожках. Но у всех свой мир и ритм жизни. По машине “на нос” и свои часы работы. Все ездили по крутой извилистой дороге через лес. Коротко и быстро на машине, на велике — никак. А на автобусе — вы уже знаете...»
193
Галина Хериссон
Расставание
Я решила съезжать из этого “рая”. Уж не буду объяснять вам известные “риэлторские” тонкости про все эти досье, треть зарплаты, гарантии, визиты, переговоры и отказы, депозиты и переезд... Здесь через эти круги ада проходят все. Более или менее успешно.
Лучше расскажу вам, как мы расстались с Наоми.
Да, после нападения я чувствовала себя неважно. Мне было уже противно ездить теми автобусами и видеть все эти рожи. Нередко я видела силуэты тех пацанов в капюшонах, но никак не могла их опознать. Да и все они там одеты на один лад. Я не могла уже видеть ни детей, ни молодёжь, ни баб, ни стариков. Всей этой автобусной публики спальных районов, к которым я, казалось бы, не имею никакого отношения. Как и к тем толпам в префектуре... Брр, стоп, даже и не буду об этом!
Просто ездить на работу и обратно с наступлением и углублением осени стало всё труднее.
Дубликат ключа от бутика Наоми почему-то не могла себе позволить, а запасной отдала нашей стажёрке Клер. Иногда я приезжала первой, и мне приходилось стоять и мерзнуть у закрытых дверей, а трезвонить в их личный вход со двора мне не хотелось. Впрочем, если стажёрка приходила раньше меня, и бутик был уже открытым, я не видела резона начинать работу раньше положенного (раньше, до стажёрки, я делала это с удовольствием). И тогда я шла на канал, хоть на пять минут, чтоб упокоиться в глади воды, бледно-розовых облаках и силуэтах коней в тумане.
Мне незачем было показывать своё рвение. Я
194
НЕ ПРО ЗАЕК
никогда не любила толкаться локтями. А Наоми решила обучить стажёрку всем тонкостям флористического искусства, да и обходились её рабочие руки гораздо дешевле моих! А я драила вазы и пол в бутике...
А поначалу мы были чудной командой: с Винсентом и Наоми, а потом и с малышкой Клер. Причём так получилось, что я сама “ввела её в дом”. Я взяла координаты этого птенчика и порекомендовала её Наоми...
Наоми всё больше напрягалась и кипятилась, и шипела на меня, на мужа, на детей. Шутили и беседовали мы всё реже. Она давно мечтала продать свой бутик и уехать в провинцию, купить домик и открыть своё дело там. Но всё это было жутко дорого. Бутик никак не продавался, если только себе в убыток. Винсент летел и увольнялся
с одной работы на другую (из бутика она его уволила в целях экономии и несуразности того, что он как бы её подчинённый, но нихрена не делает и тому подобное) и, в конце концов, попал в аварию на мотоцикле по пути в новую свою контору. Ничего страшного, но мотоцикл был новёхонький, на который всей семьёй собирали ему на день рождения. Снова лишние расходы... Бухгалтер натворил какой-то хаос с налогами. А мы чувствовали себя как крысы на тонущем корабле.Бывший любовник писал Наоми нелепые письма, что доверительно обсуждалось со мной по секрету в кулуарах, как и “неминуемо надвигающийся” развод её с Винсентом. Спина трещала, глаза слезились от недосыпа, у собаки обнаружили рак, дети канючили, а родственники мужа были сволочи, как и её папаша — лицемер... Стоп! В общем, случился у бедняжки бёрн-аут. И выплеснулся её праведный огонь на меня, как
195
Галина Хериссон
раз в рождественский период, когда и так работы невпроворот.
После неприличной сцены в присутствии Клер, вращаний глазами, красного лица и чуть ли не данной мне оплеухи, я выждала немного и пригласила Наоми подняться наверх, тет-а-тет. И тут, в тепле вечно неприбранной кухни, среди собачьих мисок, детских игрушек, пепельниц (Наоми курила как паровоз) и завтрашних заказов от клиентов, я просто обняла её и сказала, что люблю, как учителя и друга.»
* * *
«Мы расстались через несколько недель, оформив наш разрыв как “увольнение по экономическим причина”, собственно, так оно и было. А пока не уладились все бумажные формальности, старались работать в тишине, практически избегая друг друга. Стажёрка Клер вернулась на время обратно в школу. А Наоми, в основном, сидела у себя наверху на телефоне и пыталась продать чёртов бутик в столь нелюбимом ей Монплезире.
Я справлялась внизу самостоятельно, как и раньше, ведь клиентов после праздников было не так много.»
* * *
«Я нашла чудесную квартирку. По иронии, в десяти минутах ходьбы от нашего магазинчика. Я не говорила вам, что он назывался Fleur de Champs?51»
Мои старухи
«Одним из отрадных явлений после увольнения стала дружба с Элизой Фонтэн, милой старушкой из
51 «Полевой Цветок»
196
НЕ ПРО ЗАЕК
бывших моих клиентов. Хотя нет, старушкой её вряд ли можно было назвать. Здесь женщины — не чета нашим, и даже в преклонном возрасте (а Элизе было под восемьдесят) выглядят молодцами. Элегантно и ухоженно. Одеваются и красят свои морщинистые щёчки и ноготки на скрюченных артритом пальцах. Раз в месяц ходят к куафюрше и на разные культурные мероприятия. Да, именно к куафюрше, а не парикмахерше. И вроде на голове у них всё тот же перманент, будто как и у русских тёток, но всё как-то не так. Не так горят у них глаза, и зреют планы на путешествия и на будущий шикарный рождественский ужин в кругу многочисленных детей, зятьёв и внуков, съехавшихся откуда-нибудь из Америки.
Мадам Фонтэн была дочерью белого офицера. Эмиграция, семнадцатый год, не мне вам рассказывать...
Собственно, её отец, Александр Суров, называл её Елизаветой, Лизой. Мы на этой почве и подружились. У нас в бутике были заведены бонусы для постоянных клиентов, и их данные тщательно записывались на компьютер. В очередной раз, когда мадам Фонтэн, причёсанная и разодетая в шубу, собиралась на званый обед и зашла к нам прикупить букетик по случаю, я стала заносить её покупку в бонусную программу.