Не промахнись, снайпер!

Через день-два убили Олега Будько. Совершил обычную для новичков ошибку. Выбрал для засады место возле торчавших на поле трех одиноких тополей. Одно дерево сломало взрывом, с двух других срезало часть ветвей. Олег решил, что в этой мешанине, да еще из окопа, можно будет успешно вести огонь. Не учел того, что на первый взгляд неплохое укрытие выделялось на равнинной местности.

Первым же выстрелом снял фрица. В траншеях, возможно, и не увидели вспышку. На всякий случай выпустили на этот островок десятка два мин. Спустя час Олег попытался уползти с опасного места. Напарник, сидевший в другом окопе, ничем помочь не мог, немцы вели сильный пулеметный огонь. Будько упрямо продолжал ползти. Его заметили, и снова полетели мины. Он был убит близким попаданием, а затем пулеметчики долго тренировались в стрельбе по неподвижному телу русского снайпера. Вечером мне и напарнику Будько приказали вытащить труп. Я попросил в помощь двух бойцов. Начштаба ответил:

— Разведчики сами своих вытаскивают.

Но, опасаясь лишиться снайперского отделения, приказал дать двух санитаров, крепких мужиков лет за тридцать. Все время, пока мы ползли, надолго замирая при вспышках ракет, они что-то бурчали под нос. Тело Олега вытащили, а один из санитаров поймал пулю в руку. Особенно не огорчился и сказал, что хоть месячишко отдохнет от всякой дуристики. Зачем надо было труп под пулями тащить? Вон их сколько валяется. Я огрызнулся в ответ:

— Шагай в санроту. Ты за всю войну ни одного фашиста не убил, а этот парень уже десяток ухлопал.

Олег Будько выползал на нейтралку каждый день. Наверняка его пытались засечь и вот поймали на оплошности. Судя по засохшим повязкам, он бинтовал себя сам, а потом, опасаясь истечь кровью, пополз. Ему досталось десятка два осколков и столько же пуль. Левая рука, когда мы его тащили, отделилась от тела. Когда-то красивое лицо (он нравился женщинам) превратилось в кровавую маску. Начштаба, выслушав мой доклад, коротко приказал:

— Похоронить со всеми почестями. — Затем спросил: — Винтовка снайперская уцелела?

— Нет, разбило. Прицел сохранился.

— Поставь его вместе с оружейником на другую винтовку и подбери толкового парня.

— Есть.

Парня я подобрал, но обучить не успел. Началось наступление. Тяжелое, с большими потерями, когда атаки сменялись обороной и нас пытались раздавить немецкие танки. Весной сорок третьего маятник войны раскачивался то в одну, то в другую сторону. Чтобы переломить ситуацию, у нас пока не хватало сил.

Глава 8. НАСТУПЛЕНИЕ. КРЕПОСТЬ ПОД САМОЛЕТОМ

Комбат Морозов вызвал меня вечером и сказал, что я включен в группу огневой поддержки. Поддержки чего? Слово «наступление» не произносилось. Создание такой группы говорило о том, что предстоит атака или разведка боем. Группа состояла из нескольких расчетов противотанковых ружей, ручных пулеметов и двух снайперов. Нам предстояло ночью выбраться на нейтральную полосу, окопаться и ждать.

— Когда пройдет артподготовка и роты двинутся вперед, будете гасить уцелевшие огневые точки. Часа два придется лежать, немцы могут что-то почуять и выслать свою разведку. Быть настороже и живыми в плен не сдаваться.

— Понятно. К чему эти предупреждения?

— К тому, чтобы фрицы раньше времени ничего не пронюхали.

Нам и так каждый день долбили, что плен приравнен к предательству. Весной сорок третьего года к немцам по-прежнему перебегали бойцы. Не так много, как в сорок втором, но достаточно, чтобы противник не утруждал себя постоянной разведкой. За полтора месяца я ни разу не слышал о немецких разведгруппах. Перебегали в основном призывники из среднеазиатских, кавказских республик, из освобожденных районов Украины (хотя хватало и русских). Общие фразы о бдительности не были характерны для Морозова. Видимо, он повторял инструкцию, полученную в штабе полка. Так требовалось.

— Пистолет имеешь, Федор?

— Кто мне его выдавал? «Лимонку» ношу с собой.

— Захватите с собой еще по пять-шесть гранат и нормальный запас патронов… штук по двести.

Я видел, что Морозов, несмотря на его опыт, заметно нервничал. Полк больше месяца простоял в обороне, в то время как на остальных участках фронта проводились наступательные операции. От успеха действий нашего батальона зависело дальнейшее развитие событий. Возможно, планировался прорыв вперед всей дивизии.

Ночи в последних числах апреля короткие, группа выползла часа в три. Саперы, которые занимались разминированием, уже возвращались. Обычная ночь, осветительные ракеты, изредка пулеметная стрельба. Где-то вдалеке, возможно, для отвлечения, работала наша артиллерия. Ручные пулеметчики и расчеты противотанковых ружей занимали места, которые заранее присмотрели. Мы с Вагановым узнали о наступлении позже других, так как находились весь день в засаде. Но я достаточно изучил нейтралку и выбрал участок, откуда станем вести огонь. Двести патронов на каждого… Такой запас мы никогда не брали. Значит, атаковать будут настойчиво.

Лежали в окопах, которые вырыли недели полторы назад. Отсюда мы уже вели огонь по немцам, а затем перебрались на другое место. За эти дни ничего не изменилось, если не считать, что наконец высохло дно окопов и трава, которую мы подстилали. Неподалеку лежал двенадцатиметровый корпус сбитого бомбардировщика Пе-2. Под ним мы выкопали щели для укрытия от минометного огня.

Время перед рассветом, как всегда, тянулось невыносимо медленно. Звезды начали понемногу меркнуть, тянуло на сон. Я зевнул, но это играли нервы. Заснуть бы все равно не смог. Артподготовка, как всегда, началась внезапно. Вели огонь гаубицы, затем дивизионные трехдюймовки, минометы. Полоса немецких траншей утонула в дыму. Пехотинцы, которые первые двести метров двигались ползком, поднялись в рост и побежали вперед. Видимо, дали команду бежать молча, но некоторые не выдерживали напряжения, кричали: «Ура! За родину, за Сталина!»

Кое-кто на ходу стрелял. Немцы не отвечали. Мимо пробежали несколько человек с примкнутыми штыками. Затем из дымовой завесы потянулись трассеры пулеметных очередей и взорвались первые мины.

Огонь велся довольно плотный. Неподалеку от нас открыли стрельбу из «Дегтяревых» и противотанковых ружей. Куда они стреляли, я понять не мог. Утро выдалось безветренным, и пелена дыма растекалась по равнине.

Я знал, что первым признаком того, что наши достигли траншей, будут взрывы гранат. Взрывов мы не слышали, зато к пулеметам присоединились многочисленные автоматы и винтовки. Стреляли с обеих сторон. В нескольких местах вспыхнули огненные клубки. Я знал, что в атаке принимают участие огнеметчики. Их ранцевые огнеметы действовали на расстоянии тридцать-сорок метров. Значит, наши уже приблизились к немецким траншеям? Но почему не слышно взрывов гранат и характерного для последнего броска дружного рева наступающих?

Немецкие пулеметы продолжали вести непрерывный огонь. Замолкал на секунды один расчет (менял ленту или перегревшийся ствол), а рядом молотил длинными очередями другой. Дым понемногу рассеивался, и я поймал в прицел ближнюю ко мне пулеметную точку. Расстояние составляло метров триста пятьдесят. Хотя я не видел людей, зато отчетливо пульсировали вспышки. Выстрелил дважды, пулемет замолк. Рядом стрелял Саня Ваганов. Ручной пулеметчик из группы огневой поддержки крикнул:

— Испекся, сволочь! Уделали мы его!