Не слушай море

– Пошли домой? Ничего тут нет, – решительно сказал я, взяв Крис за запястье. – Ты сестру здесь уже не найдешь. Небезопасно это.

За моей спиной я услышал шаги – легкие, но шумные из-за гальки на пляже. Я медленно повернулся. Крис тоже смотрела в ту сторону. В темноте было плохо видно, но светлые волосы, ниспадающие почти до талии, выдали присутствие своей обладательницы на берегу. Ее лицо пряталось за свисающими по бокам прядями, а платье – шифоновое, совсем не по погоде надетое, – развевалось от порывов ветра, оголяя стройные колени.

Видать, по началу она не заметила нас в темноте: как только девушка посмотрела в нашу сторону, тут же резко развернулась, уходя от берега прочь.

– Стой! – окликнул ее я, но Кристина оказалась быстрее. Она побежала за ней, а девчонка, взмахнув светлыми волосами, понеслась к лестнице. Совсем растерявшись и опомнившись только через несколько секунд, я рванул за ним третьим.

Кристина схватила блондинку за локоть, и в открывшемся мне лице, я узнал Алису, еще одну мою однокурсницу. Она стояла бледная, без единого намека на румянец, хотя пробежала около пятидесяти метров. Ее голубые глаза казались почти прозрачными как стекляшки. Крис цепко сжимала пальцами ее локоть, стискивая кожу так, что на ней точно могли остаться синяки. Вот только Алиса не вырывалась – стояла и глупо хлопала светлыми ресницами.

– Ну ты и напугала нас! Думали призрак… Что тут делаешь-то? – задыхаясь от бега, я уперся ладонями в собственные колени, но все равно исподлобья смотрел на Алису. – Время позднее!

– Решила пройтись… – пробормотала она.

– Мишель отпустил погулять? – рассмеялся я, но ее и без того бледное лицо побелело еще сильнее, и я смолк. – Поздновато, не находишь?

– Мы были сегодня на берегу, и я забыла жакет…

– Поэтому решила в одиннадцать ночи прийти и посмотреть нет ли его? – встряла Крис, недоверчиво приподняв бровь. – Ты тупая? Тут люди умирают, а ты шастаешь.

– Я не подумала…

– Потому что нечем думать, – припечатала она, а я потянул Крис за руку, чтобы она отцепила от Алисы пальцы. – Впрочем, твое дело. Мы уходим, а жакета там твоего нет.

Алиса потупила взгляд, шмыгнув носом сильнее, и я неловко попытался погладить ее по плечу. Но, скользнув пальцами по холодной коже, тут же убрал руку: Алиса еле заметно дернула рукой, пытаясь избежать прикосновения. Закончив с неудавшейся поддержкой, я сцепил пальцы в замок за спиной и вздохнул.

– Может, тебя проводить? – щедро предложил я, несмотря на то, что Крис сверлила меня гневным взглядом.

– Не надо, – качнула головой Алиса. – Мне недалеко, я добегу…

Крис смотрела на нее недоверчиво ровно до того момента, пока Алиса не скрылась за поворотом. Я тоже пялился ей вслед, вспоминая развевающиеся светлые, почти белые волосы, ниспадающие до самой поясницы.

– Неужели реально за жакетом приходила? – хмыкнула Крис, опять доставая пачку Camel. – Вот дура, да? Ты ее знаешь?

– Да, – не слыша ее толком, все равно согласился я. – Это Алиса… Она учится со мной… И с Тасей, получается, училась.

Крис пощелкала пальцами перед моим лицом – видимо, я выглядел слишком отстраненным. И тогда, будто смахнув морок, я покачал головой и попытался улыбнуться.

– Пошли домой, – вздохнул я, думая, что если отец обнаружил мое отсутствие, то по возвращению обязательно будет скандал.

***

Собираясь невыспавшимся в консерваторию, я желал Кристине и ее глупым ночным идеям исчезнуть и больше в моей жизни не появляться. Будильник трезвонил бог знает сколько времени, пока я переставил его еще на десять минут позже, не в силах оторвать голову от подушки. И только с третьего раза я поднялся, ударившись от невнимательности мизинцем о ножку софы. Выругавшись и разбудив грохотом отца, я двинул в ванную, грязную от желтоватого налета из-за долгого отсутствия уборки. На кранах, особенно в стыках, тоже виднелась беловатая накипь – наверняка она легко оттиралась средством, но никто из нас так и не взялся за жесткую губку, чтобы навести здесь порядок. Я смотрелся в зеркало, заляпанное от случайных брызг слюны и зубной пасты, и видел только красные от недосыпа глаза и бледную кожу, которая в холодном свете лампочки казалась еще белее. И только россыпь родинок выделялась маленькими пятнышками на левой щеке, ближе к виску.

Отец торопил меня, но я медленно возил щеткой по зубам, другой же рукой расчесывал темные отросшие ниже ушей волосы, пытаясь продрать спутанный колтун и пригладить топорщившийся вихор на затылке.

– Да выхожу я! – наконец, сплюнув в раковину, бросил я.

Батя стоял у двери, прислонившись к стене, но я не понял – меня он ждал или свою очередь в ванную комнату.

– Чтоб без прогулок больше, – суховато бросил он, проходя в уборную. – Сам видишь, опасно. И прешься же.

Не став выдавать Кристину, я дернул плечом, так ничего и не ответив. Опомнившись, что занятия начинались через двадцать минут, я влез в строгие черные джинсы и свитер, запихнул гитару в чехол и двинул к выходу.

Консерватория находилась недалеко. Пусть отцовская хата и была убитой, грязной и совершенно не ассоциировалась со словом «дом», но ее расположение не так далеко от центра перекрывало часть минусов. Морельск в целом был небольшим городком – в первый день я обошел пешком его большую часть, но жизнь рядом с учебным альма-матер была в удовольствие.

Здание консерватории, как мне казалось, было одним из немногих в Морельске, которое на фоне остальных домов действительно поражало масштабами. Его стены, отделанные серым камнем, монументально возвышались над тротуаром, а тяжелая дубовая дверь то и дело поскрипывала от заходящих в здание студентов. Поправив гитару, висевшую на правом плече, я тоже зашел внутрь, сунув охраннику под нос студенческий. В Москве были турникеты, позволявшие проходить внутрь по электронным картам. А здесь сидел охранник, который проверял наличие студенческих билетов и их продление, что существенно замедляло проход через металлоискатель и короткий узкий коридорчик, ведущий к светлому холлу.

– Здравствуйте, – вежливо кивнул я. И дедок в охранной форме мне улыбнулся, приветствуя в ответ. С ним мало кто здоровался – пока я стоял в очереди, услышал всего двух или трех поздоровавшихся.

Только я оказался в просторном светлом холле с развешанными барельефами заслуженных преподавателей Морельской консерватории, как сразу заверещал звонок, почти оглушая. Сегодня мы собирались в репетиционном зале, находившемся на втором этаже. Он считался самым большим помещением во всей консерватории, его высокие потолочные своды достигали отметки почти в семь метров, что создавало отличную акустику при академическом пении. Отсутствие в зале балконного пространства делало его еще просторнее, и только по бокам у него было несколько лож, где обычно на показах сидели преподаватели. А зрители занимали места в амфитеатре и партере.

Но сейчас репетиционный зал почти пустовал. У рояля сидел аккомпаниатор, лениво пробегавший пальцами по черно-белым клавишам, а первые и вторые ряды партера заняли студенты, расположившись через кресло или два друг от друга. Алиса сидела посередине, заколов длинные волосы в высокий пышный пучок. Недосып выделялся на ее лице явно: под глазами залегли синяки от бессонной ночи. Она то и дело приваливалась головой к спинке соседнего кресла, видимо желая вздремнуть, но каждый раз одергивала себя и садилась ровно под строгим взглядом преподавателя.

Три однокурсницы плакали. Пытаясь найти причину их слез, я огляделся внимательнее и только сейчас заметил фотографию Таси с черной лентой, неприметно стоявшую на деревянной парте у стены возле сцены. Рядом с рамкой сидел плюшевый медвежонок, лежала распечатанная партия Эвридики, которую она исполняла в студенческом спектакле и несколько гвоздик. Каждый из однокурсников невольно оборачивался на Тасину фотографию, а Илюша – светленький непримечательный мальчик с посредственным тенором, – даже крестился. Ропот и шепот слышались повсюду.