Не спите, Иможен! Наша Иможен

— Грубиян! Но скажите мне наконец, чего вы ждете, переминаясь с ноги на ногу, как медведь?

— Вашей смерти, Элизабет. Надеюсь дожить до благословенного часа, когда ваш визгливый голос перестанет ругать меня на все корки. У вас будут великолепные похороны, Элизабет. Я, честное слово, настолько обрадуюсь избавлению, что заранее согласен на любые траты!

— Быть может, вы не прочь поторопить этот момент?

— Не стоит меня искушать, Элизабет.

Миссис Мак–Грю повернулась к Мак–Хантли.

— Вы слышали что–нибудь подобное? Муж открыто желает законной жене смерти, да еще в присутствии постороннего!

Мак–Хантли попытался разрядить атмосферу.

— В том–то и дело… Если бы он действительно хотел прибегнуть к насилию, то наверняка не стал бы говорить об этом публично, а постарался бы скрыть свои замыслы от чужих ушей.

— О, сразу видно, что вы не знаете Уильяма Мак–Грю — самого страшного лентяя во всем графстве Перт! И вдобавок — самого скверного мужа в округе!

Немного помолчав, она вдруг совершенно другим тоном добавила:

— Правда, надо честно признать, Уильям не всегда был таким, но, с тех пор как явилась эта тварь, у которой еще хватает наглости называть себя женщиной…

— Осторожнее, Элизабет! — невозмутимо предупредил Мак–Грю, по–прежнему не отходя от порога. — Вы, кажется, опять собрались злословить о нашей Иможен, хотя прекрасно знаете, что я вам это категорически запретил.

Но миссис Мак–Грю, пропустив его слова мимо ушей, с яростью завопила.

— Да нет, вы его только послушайте! «Наша» Иможен! Ну, не позор ли?! Воля ваша, Мак–Грю, можете предпочитать мне эту рыжую кобылу, но вы не помешаете мне высказать этому джентльмену все, что я думаю о бесстыднице, о разрушительнице семейных очагов, о пьянчуге, о…

Бакалейщик стремительно повернулся и с фантастической быстротой и меткостью (вот уж Дугал никогда бы не заподозрил, что флегматичный лавочник способен на такие подвиги!) запустил в лицо Элизабет перезрелым помидором, и, прежде чем залепленная томатным соком и ошметками женщина успела опомниться, метнулся к ней, отвесил две оглушительные пощечины и, невзирая на крики, затолкал в комнату за магазином.

— Ну, сэр, а теперь скажите, чем могу быть вам полезен… — проворчал он, вернувшись.

— Видите ли, я журналист и расследую убийство Хьюга Рестона. Поэтому в первую очередь мне хотелось бы составить представление о наиболее видных гражданах вашего города. Например, о мисс Мак–Картри…

Несколько секунд Мак–Грю, по–видимому, напряженно размышлял, потом наконец решился высказать свое мнение:

— Мисс Мак–Картри — это личность.

Очевидно, на сей раз Мак–Хантли напал отнюдь не на болтуна.

— А не могли бы вы рассказать о ней поподробнее?

— Говорю же вам: это личность!

Гуляя по городу, толстяк Гленрозес и его жена Майри встретили еще незнакомого им Мак–Хантли. Супруги улыбнулись, словно желая гостю приятного отдыха. Подобная любезность, разумеется, требовала ответа, и полицейский вежливо поклонился. Гленрозесы тоже кивнули, давая понять, что теперь, когда все формальности, принятые между цивилизованными людьми, соблюдены, можно начать разговор. Дугал в очередной раз повторил сказку о журналистском расследовании, и миссис Гленрозес расплакалась.

— Хьюг был одним из наших ближайших друзей…

— Я крестный его племянницы, — охрипшим от волнения голосом добавил Дермот. — Но пойдемте к нам — там гораздо удобнее разговаривать, чем на улице, мистер Мак–Хантли.

Как только они обосновались в роскошной гостиной Гленрозесов, хозяин дома рассказал о предшествовавших смерти Рестона событиях, намекнув, что полиция явно поторопилась отпустить на свободу Ангуса Кёмбре. Однако вместо того, чтобы рассуждать о проблематичной виновности молодого механика, Дугал предпочел поинтересоваться мнением миссис Гленрозес о жителях Каллендера. Не успел он задать вопрос, как эта пышная матрона принялась петь дифирамбы мужчинам и женщинам, обитающим в здешнем благословенном краю. Поверить ей, так всех украшали редчайшие добродетели, дети изо всех сил старались заслужить одобрение пап и мам, жены неукоснительно блюли верность супругам, те, в свою очередь, не доставляли своим дражайшим половинам никаких горестей, а все — благодаря мудрым наставлениям преподобного Хекверсона и помощи совета общины, который, с почтительного одобрения сограждан, имеет честь возглавлять мистер Гленрозес.

И лишь закончив этот своего рода хвалебный гимн жителям Каллендера, миссис Гленрозес позволила себе сделать небольшое отступление.

— Но, конечно, — вздохнула она, — у нас, как и в любом человеческом сообществе, есть свои паршивые овцы…

Ее супруг примирительно простер руку.

— Я знаю, какие страдания это вам причиняет, дорогая, но помните: если Создатель допустил существование не только белых, но и черных барашков, то лишь для того, чтобы на фоне последних еще ярче воссияла белизна первых…

— Аминь! Тем не менее согласитесь, Дермот, что, не появись тут эта ужасная женщина и не начни она мутить воду, быть может, мы сумели бы вернуть в лоно матери Церкви пьяниц, которых, увы, в городе хватает.

Дугал с наигранным удивлением воззрился на супругов.

— И кто же мешает вашим благотворным трудам, сударыня?

Гленрозесы, не скрывая злобы, начали в два голоса костерить Иможен Мак–Картри, причем каждая новая реплика звучала на полтона выше.

— Одна свирепая и мстительная старая дева! И мало того, что она предается самому неумеренному пьянству, но к тому же еще исповедует дичайший национализм!

— Представьте себе, эта особа дошла до того, что отрицает законность прав нашей королевы и не признает ее главой государства! — добавил Дермот Гленрозес.

— Ну да?!

— Правда–правда! С ее точки зрения, законные короли — потомки Марии Стюарт, а Ее Всемилостивейшее Величество — узурпаторша!

— Невероятно!

— А кроме того, она была замешана во множестве темных историй: убийства, кражи, шпионаж… разумеется, в глазах жалкого сброда все это создает некий дьявольский ореол! От проклятой ведьмы так и несет адской серой!

— Ну, по правде говоря, чаще всего она благоухает виски…

Уходя от Гленрозесов, Мак–Хантли невольно думал, что враги мисс Мак–Картри в общем и целом проявляют куда большее рвение, нежели ее сторонники. Но, для того чтобы прийти к окончательному выводу, он решил заглянуть в мэрию.

Мэр Нед Биллингс настолько не привык принимать приезжих, что инспектор вошел в его кабинет прежде, чем тот решил, стоит ли с ним разговаривать.

Мэр оказался высоким и еще не старым мужчиной. Жители города в основном относились к нему с симпатией. Правда, манера Неда выкладывать все, что думает, в глаза немного действовала на нервы самым важным шишкам, но зато остальные ее очень ценили, а именно они и составляли большинство. Наконец, Биллингс никогда не скрывал приверженности к национальному напитку.