Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

На следствии Иванов утверждал, что арестовал семьи Лясоцких и Рыбкиных по прямому приказанию Бенкендорфа. Возможно, это и правда. Но Бенкендорф никак не мог знать, что в этих семьях только трое взрослых, все остальные — подростки и дети, в том числе совсем малолетние, к примеру он не мог, разумеется, знать, где находится трехлетняя Вера Рыбкина, если вообще подозревал об ее существовании. Но все это прекрасно знали Дмитрий Иванов и его ищейки.

Допускаем, что приказ расстрелять семьи поступил от Бенкендорфа, но почти наверняка — в общей форме. В любом случае, Иванов, заговори в нем чуть-чуть совесть и слабое желание, мог спасти хотя бы двух-трехлетних детей, «не разыскать» у бабушки ту же Веру Рыбкину… Нет, он лично ночью с отделением палачей — шесть человек, старший Михаил Доронин, дошел почти до самого места казни, дождался выстрелов, принял доклад Доронина, а затем велел ему пересчитать трупы. Их должно было быть одиннадцать — к девяти членам семей присоединили Марию Лясоцкую и Володю Рыбкина.

Доронин, командовавший расстрелом, из пяти, кроме него, участников преступной акции, смог припомнить только одного Павла Птахина. Позднее стали известны фамилии еще двоих — Носов и Николай Растегин.

Утром с заданием пересчитать трупы (очень волновал его этот момент!) Иванов послал к месту казни еще и следователя Хаброва. Когда убитых пересчитали, то одного не хватало — трупа Володи Рыбкина. За его поимку Иванов — не Бенкендорф! — назначил премию.

Как происходила чудовищная расправа, рассказал на суде чудом спасшийся сам Володя Рыбкин:

«В ночь с 5 на 6 ноября [31] меня вывели из КПЗ во двор, где была моя мать и сестренка. Там же была семья Лясоцкого из 8 или 9 человек. Нас охраняли полицейские. Затем нас повели по направлению к железнодорожной станции Людиново. Из числа полицейских помню Доронина.

До железнодорожного моста вместе с полицейскими шел и Иванов Дмитрий Иванович.

Иванов остался На мосту, а нас повели дальше. Когда нас отвели метров за 250 от моста и мы проходили мимо разрушенного подвала, раздались выстрелы. Я в тот момент нес на руках свою двухлетнюю сестренку Веру. Сестренка была убита у меня на руках. Я машинально упал в подвал. Там уже было несколько трупов. Сверху на меня стали падать еще трупы. Я затаился. Полицейские еще несколько раз выстрелили в подвал. Кто-то из них говорил, что нужно бросить в подвал пару фанат, однако вместо этого они бросили сверху две половинки от ворот и ушли.

31

Должно быть, находясь в камере, Володя сбился с подсчета дней. Скорее всего, расстрел двух семей произошел днем или двумя позже.

Через несколько минут я выбрался из подвала, посмотрел, увидев, что полицейские были на мосту, подождал, а затем отполз в лес и пошел в город Людиново к своей бабушке Потаповой, ее звали Анна Павловна.

Я прятался несколько дней у родственников в городе Людиново, а затем ушел в лес к партизанам. У партизан я был дня три. В начале декабря 1942 года в штабе партизанского отряда мне приказали пойти в Людиново вместе с партизаном Посылкиным Афанасием и Щербаковым Семеном.

Мы пошли. На окраине Людинова меня и Щербакова Семена задержали полицейские. Посылкин остался в лесу, за городом, он велел нам зайти в больницу, пояснил, что Щербаков знает зачем…»

Ни партизаны, ни сам Володя Рыбкин не знали, что его ищут, что за его поимку назначена награда. Именно поэтому Володю не только опознал, но и задержал с удовлетворением вместе с его спутником Семеном полицай Фирсов Петр, за что и получил вожделенную награду, а именно — козу…

В полиции Иванов допросил Рыбкина, выяснил, как тому удалось спастись от расстрела. Потом стал допытывать, где располагается партизанский отряд, расстелил перед подростком карту-километровку и потребовал указать на ней стоянку партизан. Рыбкин не отрицал, что был в отряде, но сказал, что показать базу на карте не может, так как в картах не разбирается…

С Щербаковым дело обстояло иначе. При обыске у него нашли несколько записок. Одна из них была адресована медсестре городской больницы Марии Ильиничне Беловой. Писала ее племянница, партизанская медсестра Капитолина Калинина. Семилетний сынишка Калининой Мища оставался в городе на попечении Беловой.

В записке содержалось также указание командира отряда, уже знавшего об арестах в городе, Клавдии Азаровой немедленно уходить в отряд. Так как Белова никак не могла знать псевдонима Азаровой «Щука», Золотухин вынужден был проставить ее инициалы — К.А.

Другая записка вроде бы предлагала уходить в отряд и обоим военнопленным врачам — Соболеву и Евтеенко.

На одном из допросов Иванов категорично заявил, что найденные у ребят записки он отнял, а самих партизанских связных отпустил подобру-поздорову.

Писарь полиции Василий Машуров на допросе показал:

«Иванов и Посылкин [полицейский Сергей Мих. Посылкин — однофамилец Афанасия Ильича] обыскали подростков и нашли у них записки к врачам. От них узнали о связном Посылкине. Иванов и Крейцер устроили операцию…»

Снова лопается, как мыльный пузырь, очередная ложь Иванова.

В самом деле: если Иванов порвал записки, никому ничего не сказав, то откуда о них знал Машуров? Откуда он знал о врачах? Почему, в таком случае, все же были арестованы Азарова и Белова? Почему вышли на след связного Афанасия Посылкина? К тому же, как известно, ни Рыбкин, ни Щербаков не были отпущены, вернее, их до этого использовали, чтобы поймать Посылкина.

Клавдия Антоновна Азарова была арестована ночью 9 декабря на своей квартире. Тогда же полицейский Егор Сухоруков арестовал в ее доме на улице Молотова [32] и Марию Ильиничну Белову.

32

Ныне ул. Анатолия Апатьева.

Примечательно, что Иванов на допросах выдавал себя за спасителя Олимпиады Зарецкой, в присутствии которой (напоминаем, они были соседками по квартире) и была арестована Азарова.

Это вообще абсолютно неправдоподобно. Иванов никак не мог отпустить Зарецкую хотя бы потому, что никогда ее не задерживал.

Олимпиаду Александровну действительно 19 декабря вызывали на допрос, но не в полицию, а в ГФП, к самому Антонио Айзенгуту. Тот выяснял, знала ли Зарецкая о связях Азаровой с партизанами и т. п. К самой Зарецкой у немцев никаких претензий не имелось, допрашивали ее не как подозреваемую, а как соседку и сослуживицу Азаровой.

В доме Беловой несколько дней безрезультатно сидела полицейская засада. А в двадцатых числах декабря ее расстрелял на Вербежическом тракте полицай Василий Стулов. Тогда же после пыток была расстреляна и Клавдия Антоновна Азарова…

Дмитрий Иванов битьем и обманом все же заставил Щербакова отвести его, унтер-офицера Крейцера, следователя Хаброва и группу полицейских в район деревни Вербежичи к тому месту, где его и Володю Рыбкина должен был ждать Афанасий Посылкин. В неравной короткой схватке Афанасия Ильича Посылкина тяжело ранил очередью из ручного пулемета полицейский Селифонтов.

В бессознательном состоянии Посылкин был доставлен в госпиталь, где через несколько часов и скончался, так и не придя в себя.

Щербакова и Рыбкина на сей раз действительно помиловали, скорее всего потому, что они уже никому не были, нужны. Бенкендорф и Иванов могли упиваться достигнутым успехом: группа Шумавцова и Клавдия Азарова ликвидированы, две партизанские семьи — Лясоцких и Рыбкиных — для острастки населения казнены, связник отряда Посылкин убит… Двух мальчишек можно было, сделав жест милосердия, теперь и отпустить… Володю отправили ездовым в немецкий батальон, дислоцированный в поселке Курганье, Семена — в немецкое подразделение, стоящее в поселке Бытошь… [33]

33

Жизнь В. Рыбкина, увы, была сломлена выпавшими на его долю недетскими испытаниями. После войны он, став взрослым, так и не смог найти свое место в мирной жизни, много пил, за мелкую кражу попал в тюрьму. После освобождения, находясь в нетрезвом состоянии, утонул при купании. С. Щербакова вскоре после описанных событий за какую-то провинность немцы повесили. Их исковерканные судьбы и гибель — тоже на совести Дмитрия Иванова и других предателей…