Не учите меня, канцлер!

Когда мясные кончились, она переключилась на овощные. И не было никаких сомнений, что до слоеных лепешек с козьим сыром и зеленью очередь дойдет всенепременно.

Я незаметно переместила на сундук под столом большое блюдо с десертами. Прерывать ее не следовало. Вдруг застесняется.

Девочка так увлеклась, что не сразу заметила у своих ног Элежберту, а, заметив, вытерла пальцы салфеткой и отвлеклась от ужина на целых пять минут. Кошка не только позволяла себя гладить и тарахтела, как кузнечик на выгуле, — она ожесточенно терлась о шерстяные колготки ученицы.

Меня зверюга, как обычно, игнорировала. И никаких объяснений, как сюда попала. Захотела, и наше вам здравствуйте.

— Ты не собираешься ничего мне рассказать, Ниса? — сдалась я. Нет, понятно, что этих двоих все устраивало. Но взрослая здесь я, и принимать меры тоже мне.

— Они сказали, что я отравляю воздух, когда они спят. Яд выделяется у меня из ушей, — вздохнула девочка. — Выставили мои вещи на улицу, а их разметало ветром. Я просидела ночь в умывальне на этаже, а утром не стала собирать тетрадки и носки по всему двору. Это унизительно.

Дварды, раса Нисы, почти вымерли на Элидиуме. Девочку доставили в школу из Одинокого дома, где содержались дети, лишенные родителей. До школы ее обучали и обеспечивали всем необходимым на средства государства. То есть эти ее носки, банты и блокноты стоили копейки. Если запросить у родителей соседок компенсацию, то их семьи даже не заметят.

Никаких денег не жаль, чтобы избавить деточек от унизительного сосуществования с двардом.

— Какая это по счету комната? Третья или четвертая? И почему тебя не пускали поесть?

Ниса молчала. Она все же подняла на меня глаза, в которых большими буквами читалось: «Вы иномирянка и ничего не понимаете». Зато Элежберта продолжала оглушительно мурчать, вернее тикать. Погромче, чем часы в главном зале.

Наше знакомство с девочкой состоялось, когда во время дневного обхода я нашла ее, напуганную, привязанной к чану с серой в лаборантской. Мою первую реакцию несложно было представить. Тем более, когда выяснилось, что это устроили ее собственные одноклассницы.

Четыре приятных, вежливых девочки на голубом глазу утверждали, что Ниса — ведьма, и они отправили ее «снять излишки негативных эманаций».

— Вы бы видели, как она пялилась на парней. Ворожила. Даже когда смотрела себе на руки. Двардихи всегда так делают — чтобы затмить всех остальных и продолжить свой грязный род, — сообщила мне самая бойкая. — Вы не подходите к ней близко и не прикасайтесь.

Айвар повис у меня на руках и умолял не открывать рот. А их почти Императорское величество тут же организовал сеанс связи. Торстон заявил, что если я начну вмешиваться в межрасовые отношения, то развяжу новую войну — из-за меня погибнут тысячи ни в чем не повинных граждан.

— Твое дело позаботиться о ее безопасности и обеспечить условия для обучения. Только не смей набрасываться на других детей с лекциями о толерантности и принятии тех, кто не похож на нас. В твоей Аллее это нормально, на Элидиуме — разрушительно и безответственно. Летишь? В смысле, ты поняла меня, Лети? — даже сквозь разные магические выпрямители звука канцлер на той стороне прямо-таки орал.

Я столкнула блюдце, по которому он выступал, со стола и выскочила из кабинета. Однако четырех охотниц на ведьм не наказала. И дальше лишь вытаскивала Нису из разных передряг.

Айвар отдельно наблюдал за девочкой и каждый вечер отчитывался, что у нее и как. Он, по-моему, ее страшной магии ничуть не чурался.

Все это привело к тому, что второклассница снова ночевала у меня. Кстати, сейчас она уже не выглядела смертельно измученной. Возможно, потому что наелась, или, — тоже версия, — подлая Элежберта ластилась не просто так, а с пользой.

О том, что я спасала ее не далее как этим утром, кошка даже не вспоминала.

Я постелила Нисе на «ее» диване, попрощалась и ушла к себе. Приближалась полночь, а разгневанный канцлер так и не появился. Я убрала отчеты в сторону, кракнула пару раз про себя и переоделась ко сну… Торстона не было.

Еще час я провалялась в постели с томиком Бланко под правой щекой:

«Когда же приступ меланхолии падет// Внезапно и с небес, как плачущее облако// Питая все цветы с поникшими бутонами//Скрывая твой зеленый холм апрельским саваном//Тогда печаль свою ты розой утра утоли».

Уайт прекрасен, однако ночь еще желаннее. Выходило, что ларга задержали настолько срочные дела, что разбирательство со мной он отложил… Если даже повелитель заболел, я не расстроюсь.

Но стоило мне выключить свет, как луна обрисовала мужской силуэт у портьеры. Я ойкнула. Ларг сделал шаг в мою сторону.

Выставила вперед руку с растопыренной пятерней, а другой смяла рубашку на груди. Ну, прямо напуганная девственница.

— Ты псих, Торстонсон. Звезданутый об звезду. Не нашлось другого момента? Я подам на тебя жалобу. Есть у вас орган, разбирающий служебные споры?

Глаза мага светились в темноте, а за спиной колыхались, не поймешь, прозрачные крылья или безразмерный плащ, исчезая за пределами комнаты.

Когда-то я находила его ночные метаморфозы жутко привлекательными, а сейчас лихорадочно вспоминала наиболее забористое проклятье из всех возможных.

— Как же меня достало это омерзительное имя. Но я уже придумал, как с этим быть, Летиция.

Он чересчур растягивал слоги. Это особенность их языка, однако от того, как он произнес мое имя, по позвоночнику вверх прокатилась жгучая волна. Ступни, наоборот, окоченели.

— Ч-ч-что? Зачем?

Я поднялась, но не переставала обвиняющие тыкать в его сторону, а он пялился на мою грудь — словно изголодался по ней, как Ниса по мясным шарикам… Ну, а меня в этой комнате просто не было.

— Уходи.

Проклятье буквально жгло язык.

— Айвар сообщит подробности нашей встречи утром. Ты прекрасно выглядишь в темноте. Для твоего возраста очень…

С этими словами канцлер исчез, а я грохнулась обратно в кровать.

— Вот же нелюдь, — пыхтела я, заматываясь в одеяло.

Поэзии больше не хотелось. Меня трясло от злости и облегчения.

Глава 11

— Госпожа директор, не желаете ли размяться? Я слышал, вы любите тренировки.