Не в счет
Шрифт:
Финита ля комедия.
Конечная станция, поезд учёбы дальше не идет. При выходе из вагона не забудьте аттестат и академическую справку…
До дома я добралась на автопилоте.
Справилась и разрыдалась только там. Только — как сама себе и пообещала — когда дверь квартиры закрылась, а я сползла по ней на пол. Не удержалась больше на ногах, что подкашивались и ватными казались.
Я проревела под этой дверью, не снимая даже кроссовок, до сумерек. Я позвонила — ещё по дороге — только Еньке, рассказала, уложившись всего в пару слов, а после отключила телефон.
Не включила его и на следующий
При мысли о нём слёзы катились снова.
Уже беззвучно.
Они текли, доказывая, что из воды на много процентов, мы состоим. Они переходили в судорожное дыхание и всхлипы, а после, заставляя задыхаться и сгибаться пополам от боли, наворачивались и бежали вновь.
Не выходило успокоиться.
Скакали хаотично мысли, обрывались и появлялись, они размывались слезами. Чередовались воспоминания, отпечатки памяти, которые врезаясь друг в друга и в голову, плыли перед глазами вместе с квартирой.
Она же была залита солнечным светом, после — уличными фонарями и лунной дорожкой, следом за которой первые лучи солнца опять появились.
И новый день пришёл.
И уже завтра — у них, не у меня — будет фарма.
Кажется, раскачиваясь вперёд-назад и всё так же прижимая сову, я зависала именно на этой мысли. Ненавидела себя за то, что чёртовы рецепты выучить лучше не могла, и Тоху за то, что принципиальным и правильным идеалистом был.
…если бы он…
…если бы я…
В дверь затарабнили, когда стянутые от высохших слёз щеки я запоздало вытирала. Уже не рыдала, истратив все запасы и устав шмыгать опухшим носом. И глаза, ставшие азиатскими, я чайными пакетиками залепила.
Решила, вздрогнув, что открывать — кто бы там ни был — не стану.
Я никого не жду.
Не хочу видеть и говорить.
— Калина!
Тем более, не хочу видеть… Измайлова.
Или, что вернее, ему меня вот такой, зареванной и жалкой, видеть точно не стоит. Тонкая аристократическая организация не переживет.
И моя самооценка тоже.
— Калинина, открывай!
Он орал на весь подъезд, сотрясал, кажется, кулаками мою дверь, что железной была, а потому стучалось… громко.
Гремело.
— Я знаю, что ты дома! Алина!!! Немедленно открой!
Не могу и не хочу.
А к двери я подошла… просто.
— Калинина, мать твою, тебе двери выбить?!
И соседей всех заодно поднять.
Хотя они и так, пожалуй, уже всполошились и впечатлились.
Я, впрочем, тоже.
Кричащего Глеба Александровича я никогда раньше не слышала и не видела. Он матерился, бросался язвительными комментариями, временами пошлил, поднимал выразительно брови, но никогда и ни при каких обстоятельствах не орал.
Кто угодно, но не он.
— Зачем ты приехал?
Дверь я всё же открыла.
Не подумала, что помимо опухшей физиономии у меня ещё только одна, пусть и длинная, футболка.
— Сказать, что ты дура, — он выплюнул взбешенно.
Провел рукой по вздыбленным, тоже в первый раз неуложенным волосам.
И взглядом, заставляя вздрогнуть, меня сожгли.
— У тебя завтра экзамен, Глеб.
— У тебя тоже.
—
Я не допущена, — очевидное я напомнила.Скривила ехидно губы, ибо злость поднималась откуда-то из глубины, от сплетения, которое солнечное.
И что-то, помимо слёз, внутри появилось.
— Сейчас допустишься, — Измайлов, перехватывая дверь, пообещал зловеще, наступил на меня, втесняясь в квартиру. — Собирайся быстро.
— К-куда?
— На Кудыкину гору, — на умный вопрос получился умный ответ. — Если бы некоторые хоть куда-то заходили, то увидели бы сами, что сегодня последняя пересдача.
— Сегодня? Шутишь?
— Вместе с кафедрой, — отрезал он едко, пояснил, попутно швыряя в меня выпавший из сумки халат. — У них больше ста человек или не допущено, или с экзамена гулять отправлено. Им деканат за такие показатели уже навставлял.
— Я…
— Ты, ты…
— Я не готовилась, Измайлов!
— Из преподов, правда, Фарисовна принимает, — ложку дёгтя в медовую новость преподнесли буднично, кинули подхваченную с тумбы расческу, и улыбнулся на последних словах Измайлов убийственно, — но ничего. Сдашь.
— Кто-кто?! — я переспросила истерично, ибо хуже Тохи могла быть разве что она. — Сдам? Ей? Издеваешься?! Никуда я не поеду! Ещё раз завалиться, а бонусом о себе наслушаться. Плавали, знаем. Спасибо, хватило.
— Ка-ли-на, — сощурился Глеб недобро, почти пугающе, так, что внутрь квартиры ещё на пару шагов я отступила. — Или ты одеваешься, или я тебя так потащу.
— Ты? Меня? Потащишь? — я переспросила старательно.
Язвительно.
Недоверчиво.
Перегнула с недоверчивостью, ибо на жестком плече, не поняв как и когда, в следующую секунду оказалась. Перевернулась картина мира, и немытый уже неделю пол перед глазами появился. Выбилось, не давая сразу закричать, дыхание.
И из квартиры меня вынесли.
— Измайлов!
Руками и ногами, опомнившись уже на лестничной площадке, я замолотила от души. Выгнулась насколько возможно было, но… меня перехватили и удержали, пошли к лестнице, не оставляя шансов.
— Отпусти немедленно! Придурок!
Я кричала.
Стучала по спине, что широкой впервые показалась.
— Алина, блядь!
Ногой куда-то я ему заехала, а он взревел.
Поставил-таки на бетонный пол.
— Я не блядь, — я, покачнувшись, сообщила гордо, сдула с глаз волосы, чтоб его любимой присказкой закончить. — А элитная проститутка.
— Ага, — Глеб, окинув долгим взглядом, согласился иронично. — Особенно вот сейчас.
— Прости Господи!
— Простит, бабуля, не волнуйтесь, — соседке, что, не утерпев, выглянула, а следом и перекрестилась, он оскалился вымораживающе. — А мы тут пока пойдем… проститутку из элитной экстра-класса делать.
В квартиру меня обратно втолкнули.
И дверь закрыли.
Нависли, пригвождая к месту, одним взглядом, и уменьшиться, как Алиса в сказке, мне вдруг захотелось отчаянно.
Можно даже исчезнуть совсем.
— Успокоилась? — он прошипел взвинченным голосом, тряхнул, удерживая за плечи, пару раз. — В руки себя взяла и собираться пошла. Всё ты сегодня сдашь и завтра тоже. Иначе, правда, на трассу элитной проституткой пойдешь. Поняла?
— Я не готовилась.
— В проститутки?