Не в счет

Сколько времени прождет.

И договорится ли со своими, чтоб в Женькино дежурство очередного клиента на освидетельствование самому притащить.

Жека и Женька.

Идеальная пара.

— Сегодня Самойлов дежурит, он хорошо оперирует.

— Вот скажи, каким идиотом надо быть, чтоб под пули лезть?! Чего он вообще поперся в эти органы? Нариков он ловит! Тоже мне, гроза местных Эскобаро. Что, нельзя было другую профессию выбрать?

— Офисной крысой?

— Да!

— Ты таких ещё на дальней дистанции взглядом отстреливаешь.

— А этого с ближней прибью, — Женька шипела разъяренной кошкой, но успокаивалась.

А потому о том, что её прибью прозвучало как люблю, я говорить не стала.

Только улыбнулась, глядя вслед, и…

…и третье, самое главное и важное обещание, я тоже не сдержала.

В моём ненавижу, как и в Енькином прибью, слышалось совсем другое. Оно летело над всей трассой и зимним застывшим лесом через месяц.

В феврале.

Семнадцатого февраля у нас уже шёл восьмой семестр, начался цикл фтизиатрии, который на десятом километре за городом проходил. И ехать до фтизы было, как ворчала Ивницкая, за три звезды и два горизонта.

Я же, поясняя такое расстояние, обычно добавляла, что это вот когда следующая остановка автобуса «поселок Шибаново, конечная» и из пассажиров только ты и дедка или бабка с огромными авоськами.

Остальные люди так далеко не ездят.

Мы же…

Или, что точнее, мед нам предоставлял с четвертого курса уникальную возможность познакомиться со всеми пампасами города и открыть для себя много чудесных промзон и лесов, через которые пробираться приходилось.

НИИ фтизиопульмонологии, расположенный посреди соснового бора, который по какому-то недоразумению именовался на карте парком, к одному из этих чудесных мест как раз и относился.

— Зато тут свежий воздух и природа, — об этом, не теряя оптимизма, в половину девятого утра меня излишне бодро оповестила Ивницкая.

О том, сколько времени, просветила она же.

Позвонила, обнаружив, что признаков жизни в сети я с вечера не подавала. И проверить «не изволила ли Калинина проспать» потому она решила.

Разбудила.

— А ещё тубик, — я, скача по комнате в попытках натянуть джинсы, согласилась умильно. — Сосны, снежок и микобактерия туберкулёза. Прелесть.

— Калинина, ты по утрам противная.

— Угу. А ещё я писец как противно опоздаю. По-о-оль, мне в эту жопу мира часа два добираться! А такси три косаря. Это же тоже пи… сец и грабеж.

А вот полтора часа опоздания при трёхчасовой паре — это уже в принципе не писец, это просто можно не приходить.

Ну или приходить, но в деканат.

За будильником.

— А Измайлову позвонить религия не позволяет? Эта наглая и ленивая рожа, вот гарантирую, из дома только выперлась. Он всё равно через тебя практически едет. На окружную к нему выйдешь, рядом же.

— М-м-м…

Борьбу со свитером я выиграла.

А вот Измайлов… звонить ему и тем более просить не хотелось совершенно. Я была не готова ехать с ним.

Без свидетелей.

Только вдвоем.

На расстоянии меньше, чем вытянутой руки, совсем близко…

— Калинина? Ау! Ты там об подушку второй раз ударилась?

— Нет.

— Ну так звони тогда Глебу!

Идеальному Кену, которого разлюбить я обещала.

Я смогла провести в его компании целый вечер перед неврологией. Я разговаривала с ним, смотрела в серые глаза и до слёз только хохотала. Я даже поинтересовалась, поддерживая Кузнецова, как каникулы в Москве чета Измайловых провела.

Ответ мы, правда, получили весьма расплывчатый, но…

…но попросить забрать, чтобы не опоздать и не заработать реферат с его пересказом… это ведь не слож-но?

Это по-дружески, да?

Глупо не попробовать, а ещё весьма красноречиво, что свое обещание я не сдержала, что меня не отпустило, что в тот вечер, когда все готовились, а мы, осознав непостижимость всех путей и перекрестов в неврологии, развлекались, я врала.

Себе, ему, Ивницкой.

— Сейчас, — я, сдаваясь, процедила сквозь зубы.

Оказалась через пятнадцать минут на переднем пассажирском месте, которое когда-то давно и невзаправду я себе застолбила, отбила у не особо возражавшей Ивницкой. Теперь же это место куда более законно принадлежало Карине.

Только думать об этом не стоило.

— А на обочине трассы ты всё ж хорошо смотришься, — Глеб, привычно игнорируя все приветствия, ухмыльнулся мерзопакостно.

И уже готовое спасибо я оставила при себе.

Обойдется.

— Измайлов, твои больные фантазии остаются всё такими же банальными. Или подожди… мне сейчас мнение профессионала выдали, да? — в такую знакомую перебранку, что всегда балансировала на острой грани приличий и оскорблений, я включилась автоматически.

Раньше, чем сообразить и прикусить язык успела.

Только глаза, чертыхаясь, закрыла.

— Узнаю Калину, никакой благодарности и тонна инсинуаций. Кстати, повторяешься, — Глеб хмыкнул странно, будто не заржать пытаясь. — И что за интерес к моим фантазиям? Так услышать хочется?

— Упаси боже! — ужаснулась я вполне натурально, протараторила быстро. — Глеб Александрович, у меня детская неокрепшая психика. ЮНИСЕФ тебе не простит.

— Скорее, Гринпис…

— Ну кто тут большая скотинка, вопрос, конечно, открытый… — я, отворачиваясь к окну и пряча улыбку, пробормотала негромко.

Но так, чтоб услышанной быть.

И ответочку получить.

Вот только Измайлов, привлекая внимание, проговорил совсем другое:

— Что за херь…

Он сбросил неожиданно скорость на пустой дороге, на одной из дорожных артерий, которые во множественной, казалось, бесконечности Энск окружали. Сходились и расходились, пересекались и ветвились.

Вырастали вдруг в мосты.

Или ныряли под них.

По ним всегда мчали машины, вот только мы, уйдя в левый ряд, свернули на редкий безлюдный участок. И по узкой дороге между двумя еловыми стенами ехали. Я рассматривала и занесенные белоснежным покрывалом опушки, и широкие припорошенные снегом лапы ёлок.

От их вида внутри зарождался детский восторг.

Тот, от которого обмираешь.

Не соображаешь сразу.

— Ты чего?

— Там авария, — Глеб, сворачивая на обочину и окончательно тормозя, ответил коротко.

Сосредоточенно.

И из машины он вылез первым.

А я наконец разглядела, увидела перевернутую и лежащую брюхом вверх «Ниву», что метрах в пятидесяти от нас была. Влетела, кажется, в отбойник, который искореженным оказался.

— Калина, вызови скорую и на заднем сидении аптечка, поищи, — Измайлов скомандовал решительно и дверь свою закрыл.