Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
Блондин выдохнул. Его окружала по-прежнему кромешная темнота, но теперь она была живой, движущейся, даже без Эн. Звуки мотора, шуршание покрышек об асфальт, шум листвы в ночной прохладе. Жар от печки в салоне и ароматы рощи, которую они проехали, затекающий нежной струйкой в окно - Курута специально не закрыл до конца стекло, спасаясь от поселившегося в теле жара. Но вот его мир сузился до ладони мужчины лежащей на открытой коже, под тканью платья. Он впустил внутрь чужую нервозность, неправильную, не принадлежащую Люциферу изначально, провел через себя, позволяя окунуться в тот поток мира, который испытывал. Наполнил этот поток воспоминаниями о чужих прикосновениях, об их поцелуе, об острых словах которыми они обменивались, заполняя первую неловкость, живя один на один. Апельсиновый сок по утрам и запах чужой кожи. Осторожные объяснения, книги, что мужчина читал вслух своим бархатным голосам по ночам, когда Курапика не мог уснуть от жара в теле. Разделенный на двоих транс, откровение о том кем он становится, изменяясь исподволь. Чужая кровь на руках - разделенное
– Конечно, я знаю, как это важно, - голос блондина прозвучал глухо. Он притронулся к повязке, расшитой шелковыми нитями, на своем лице, свидетельствующей о его детской все еще глупости. Ткань закрывала снова пустые глазницы - в преддверии возможного сражения, Паук вынул протезы сегодня вечером, тщательно промыл зияющие на прекрасном лице провалы и аккуратно наложил повязку сверху.
– Ты ведь знаешь, давно и прекрасно, чье лицо носит кукла, забравшая мои глаза.
– Знаю, - произнес Куроро. Усмехнулся привычно-знакомо, но его глаза были холодны, расчетливы, и за пятнами тьмы зрачков разверзался вход в Ад.
– Она носит мое лицо.
– 15-
Ткань сползает с плеч, как кожа, рвется под жесткими поцелуями ножа почти беззвучно. Светлый бархат под ней покрыт синяками и ссадинами, которые нет ни времени, ни сил сводить сейчас. Курапика чувствует, что еще немного, и сердце в груди, как мечущаяся птица - или порвет свои крылья в кровь, или разобьет клетку из ребер сдерживающую его. Мир вокруг сводит с ума - звуки оглушают, свет звезд, даже подернутые дымкой облаков - ослепляет, а мужчина рядом - горит огнем и сжигает его сам заживо, так что если зажмуриться сильно, то можно почувствовать запах паленых волос и тлеющей кожи. Но Куроро сжимает жестко чужие ключицы, ведет по линии сонной артерии вверх рукояткой своего ядовитого артефактного клинка и заставляет вскидывать голову, глядя глаза в глаза.
"Смотри на меня", - говорят безмолвно его губы, складывая мимику в слова. Он не издает практически звуков - но Курута все равно вздрагивает и глохнет почти. Каждый его нерв воспален и чувствителен сейчас. Мужчина смотрит в глубину алых глаз - туда, где кружатся золотые искры и где не видно дна, лишь мутный зрачок - как намек на скрытое дно. Глаза мальчишки поистине самые красивые из всех, какие он когда-либо видел. Куроро может лишь сожалеть об утраченной ауре, и тому, что не может щупами собственной Нен держать это создание сильнее, чем могли бы слабые человеческие руки. В ответ на слова мужчины, блондин втягивает судорожно ночной холодный воздух ртом, распахивает глаза шире, подчиняясь, и этим сильнее заставляя гореть огонь чужой алчности. Завитки золотого металла, на лице парня, обжигающие - тот словно раскалился и чуть светится во мраке. Он огненный, по сравнению со снова ледяной кожей вокруг, и клеймом впивается в тело Паука, когда тот прикасается к чужому телу. Кое-где кожа мужчины пошла волдырями уже, кое-где превратилась в запеченные темные корки, но он не против этой боли - она прочищает мозги и заставляет прийти в себя из того безумного угара, в котором лидер Риодана пребывал все время до этого.
"Смотри на меня. Только на меня", - повторяет он, и впивается в чужие губы, кусая, заставляя открыть рот, стирая этим чужие следы, практически помечая мальчишку своим запахом. Сороконожка на шее давит зло, мешает дышать, напоминая о себе, обычно он привык бороться с ее попытками захватить контроль, но сейчас, честное слово - порвал бы на сотню маленьких кусочков собственными руками, будь у него хоть шанс на это. Мужчина зол и разъярен так, как никогда в жизни. Это не та ярость, какую он ощущает просто за свою семью - это огонь, вспыхнувший резко из небольшой искры, которой он позволил поселиться внутри сам, считая, что вреда она не нанесет. Пламя собственничества и права обладания, которое посмели нарушить, тем самым распаляя пожар до небес. Он сжигает любые попытки воздействия чертового паразита сейчас, и тот жалобно скукоживается, словно желая убежать - но не может, увы, иначе Куроро уже освободился бы от мерзкого соседства.
Курапика подчиняется снова и снова, не позволяя себе, ни отвести взгляда, ни закрыть, наконец, сводящие его с ума глаза. Они алые - как два самых дорогих драгоценных камня в их мире, и их уникальный цвет привел бы в исступленный восторг любого коллекционера. В голове парня пульсирует набатом кровь, он потерялся в тактильных ощущениях, звуках и ярких цветах, каких не видел никогда в жизни. Зрение вернулось к нему, и он видит все - острый колючий свет далеких звезд над их миром, переливы неба, сияющие и слепящие, перетекающие одним цветом в другой, не смотря на царящую сейчас ночь. Растения вокруг мерцают зелеными проводниками мягкой ауры земли, даже в земле сверкают то и дело искры крохотной жизни насекомых. Но он не может наслаждаться этим болезненным для мозга великолепием - потому, что самое яркое видение - перед ним. Всполохи тьмы, которая не должна иметь цвета, но он есть и режет не хуже ножа в чужих руках. Они сплетаются в человеческие контуры, однако, это все ложь. Существо напротив лишь втиснуто
в хрупкую земную оболочку, ограничено, как клеткой, нарушенной клятвой. Жесткие прутья прижимают к спине чужие крылья из тьмы, стискивают мантию несущей смерть и разрушение ауры демона которого видит теперь как никогда раньше хорошо, на дне чужого взгляда, последний из клана Курута. Острые края клыков ранят губы парня, в этом совсем не мягком поцелуе. Даже в виде человека, они острые, словно бритва. Курапика может только судорожно выдохнуть, когда Паук, наконец, отрывается от его рта, насытившись каплями крови из прокушенных и раненных губ, их медным привкусом и острым ароматом. У блондина кружится уже голова, от мира вокруг него, и он цепляется взглядом за полыхающий темно-синим символ на чужом лбу, чтобы остановить сию безумную карусель. Тот - объемный, острый даже на вид, как никогда раньше, и от него во все стороны расходятся невидимые человеческому взгляду линии, складываясь в острые зубцы хищной короны.Куроро тоже ощущает свою ущербность, и ограниченность подспудно, это бесит даже больше существа на его шее. Он рвется из клетки, чувствуя мрачное удовлетворение от испытываемой боли, от которой обычный человек уже умер бы, впав в состояние шока. Даже на человеческом теле отражаются попытки ауры разорвать свою тюрьму - кровоподтеками и синяками, проступающими на коже. Он ждал, что сегодняшний вечер может принести им как удачу, так и поражение, с его фатализмом нормально быть готовым к смерти и не бояться ее, однако мужчина не предполагал, что ночь расцветет таким безумием, какое он не испытывал никогда в жизни.
Они прибыли в дом, где планировали захватить свою цель за несколько часов до полуночи. Приглашение было абсолютно настоящим, и пара спокойно прошла уровни охраны, попадая в зал, где уже собрались практически все гости. Только войдя в высокие двери, они уже привлекли столько внимания, сколько возможно - мужские и даже некоторые женские взгляды оказались прикованы к Курута. Он ступал мягко, в шелковых складках многослойного платья, казалось, что тонкая фигурка плывет над залом, лишь едва-едва касаясь кончиками пальцев, в жемчужной шелковой перчатке, локтя своего спутника. Куроро и правда нравилось превращать своего партнера в прекрасную куклу, для того, чтобы наслаждаться зрелищем в их убежище, но теперь он сделал подобное для широкой публики. Хозяин этого дома был падок на красивые вещи и красивых людей - его умершая жена считалась самой обворожительной невестой континента когда-то. Марионетка, созданная Омокаге, повторяла ее точь-в-точь, но она меркла и бледнела по сравнению с появившейся в зале девушкой. Даже с закрытыми вышитой повязкой глазами, Курута затмевал ее собой.
Он шел неслышно рядом со своим спутником, сжимая в свободной руке изящную трость, говорящую, что скрытые глаза не просто деталь маскарадного костюма - но жизненная необходимость. Однако эта возможная ущербность лишь еще больше оттеняла его красоту. Доказанный психологией факт, что многие мужчины, пусть подсознательно чаще всего, но любят чтобы их пара была ущербна в чем-то - это позволяет почувствовать себя на ее фоне уверенней. Куроро в таком не нуждался, пусть ему тоже нравилась чужая мнимая беззащитность. С другой стороны, он предпочитал Курапику живым и зрячим - ограничить его зрение мужчина мог в любой момент, и для этого даже не обязательно было лишать мальчишку глаз. Люцифер предпочитал психологическое доминирование, признание своей власти, пусть даже с нотой своеволия - как когда Курапика отвечал на его игру, позволяя одевать и украшать, но делал при этом вид, что лишь оказывает партнеру любезность своим послушанием.
За прошедшее с их знакомства время Куроро точно мог сказать, как изменилось чужое восприятие. Сначала блондин действительно опасался Риодан - весьма здраво, надо сказать. Он был бы идиотом, не боясь за свою жизнь. В конце концов, все вместе они бы и Золдикам могли показать небо в алмазах, если уж сам Куроро сражался с двумя старшими представителями семейства, фактически на равных. Но затем, опасение смешалось с любопытством и заинтересованностью. А последняя переросла в желание оказаться рядом, которое Люцифер, словно дикий зверь, мог ощущать на вкус, кружащимся в воздухе. Теперь Курута, больше чем когда-либо еще, не желал конфликта - просто потому, что видел Риодан, как символ того, к чему хотел быть причастен. И его собственные чувства к лидеру Пауков заставляли подчиняться, пусть и сохраняя все еще ноту самостоятельности.
Подавить себя полностью Курапика не дал бы никогда - скорее умер, чем превратился в зависимое растение. Однако его послушание было не любезностью, и не результатом страха - но прочувствованным желанием подчиняться, получая в ответ внимание, долю тепла, предназначенного исключительно для своих. И может... немного большее. Сам мальчишка, мог признаться себе честно, что даже его острая реакция на Хисоку не шла в сравнение с этим нарастающим шквалом. Он начался так незаметно и подобрался столь близко - но вот уже темная огромная волна накрывает с головой, из-под нее не выбраться - только позволить тянуть дальше на дно, еще глубже в темноту, откуда даже света не видно. Впрочем, зачем ему свет этого мира, когда рядом сияют огни друзей? Они - все, что нужно его душе. Не слепящие, теплые. И сейчас, тонкая загадочная улыбка вошедшей в зал таинственной незнакомки, словно отражает этот чужой свет. Чувства и эмоции не только согревают изнутри и дают опору, но придают достоверности его маске. На этом фоне даже Куроро не надо казаться избыточно приторным, все равно, смотрят в основном не на него, а на его спутницу. Она - как источник света, отбрасывающий зловещую тень, которую до поры до времени незаметно.