Не вместо

— Как моя сестра вообще связалась с тобой?

— Что, не нравлюсь? — спрашиваю я, возвращая Джеймсу широкую улыбку, от которой тот заметно кривится. — Ты мне тоже. Но буду не прочь послушать, с какой стати ты, придурок, перепугал собственную сестру новостью, что убил человека, если это был простой несчастный случай.

Джеймс хмыкает и подтягивает к себе мой еще нетронутый стакан, намекая, что за откровенность придется платить.

— Это была моя вина, парень, — говорит он и впивается задумчивым взглядом в ровные алкогольные ряды, распластанные по задней стенке бара.

— И что? Это типа все? Реально?

— Шер сказала, что ты для нее откопал всю историю. Так что ты хочешь услышать?

— Хочу услышать, с какой стати ты решил, что смерть мальчишки на твоей совести. Или боишься, что пойду к копам?

Джеймс морщится и делает глоток.

— Расскажешь ты копам или нет — мне плевать. Скрываться я больше не стану, — отмахивается он. А я с трудом сдерживаю издевательский смешок: надо же! — Все началось с Эммерсона и его наркоты. Знаешь ли, я всегда думал, что набираю самых лучших, веселых и компанейских ребят в свою тусовку. Но не подпустил бы даже Посейдона, если бы он собрался внести раздор. Потому что я отвечал за этих ребят с тех пор, как стал среди них лучшим. Я думал, что все они в большей или меньшей степени мне друзья. Как я проглядел гнилую суть Эммерсона — загадка. Наверное, был слишком самоуверен.

Сначала мне казалось, что с ним все в полном порядке. Подумаешь, парень немного зазнайка — с кем не бывает. Мне ли судить. Но затем я стал замечать неладное. Он все чаще уединялся с ребятами, болтал о чем-то, даже уговаривал. И я начал приглядываться. Тогда нутро Эммерсона наружу и полезло. Когда я прямо спросил, что происходит, тот просто хлопнул меня по плечу, улыбаясь, и сказал: «Джеймс, приятель, ну что ты паникуешь на ровном месте? Я просто ищу друзей, это же не запрещено?» Я подумал, что, может, действительно паранойя разыгралась. А уже на следующей встрече часть компании отделилась, и по разговорам стало понятно, что Эммерсон пригласил их на вечеринку для «своих». По всему выходило, что он искал друзей в обход меня. Но тут уже я был просто бессилен. До меня начали доходить слухи, что вечеринки Эммерсона славятся не только размахом и крепкой выпивкой. Но что я мог сделать? После пары разговоров, где ребята полностью отрицали употребление наркотиков, я просто попросил Шер держаться подальше.

Не буду врать, что не пытался играть против Эммерсона, скажу только, что это лишь усугубило раскол и все испортило. А когда я застал его с… Лейси, — то, как Джеймс произносит имя девчонки, болью разносится под моими ребрами, — я решил, что раз так, то пусть делают что хотят. Это их жизни, каждый сам выбирает. По-детски встал в позу, надеясь на кару свыше, чтобы они поняли, как много потеряли с моим уходом. — Тут он издает презрительный смешок, будто не в силах поверить, каким был дураком. — Ты знаешь, они ведь действительно поняли. Но это означает, что я с полным осознанием ответственности кинул своих ребят в беде, понимаешь? Из-за потаскушки, которой вообще плевать с кем. Лишь бы остренько. — Я снова сглатываю ком. С этим сложно не согласиться, учитывая, как Лейси рвалась со мной в дом с бутылками пива. Может, она и влюблялась в Эммерсона, как говорила, но что с того? Ей и без любви нравилось являться ко мне домой скандала ради. Остренько. Тошно думать, что девчонку, которую я готов был просто попользовать в своих целях, реально любил другой. Едва ли меньше, чем я люблю Звездочку. — А хуже всего, что я не только ушел, но еще пожалел о своем решении и вернулся. Это было жалко. Лидер не может быть слабым. Я утратил их доверие. И… мне оставалось просто уйти навовсе.

Я никого из них не видел до того самого дня, когда мне на телефон упало сообщение от Лейси: «Приезжай срочно, маяк, нужна помощь». Это прозвучало так, что я сорвался с места и рванул туда. Я видел, какая погода, слушал прогноз. Я бы и сам туда не сунулся, а уж среди этих на бигвэйвера даже Эммерсон бы не потянул. Шел не просто хороший свелл, это был реальный шторм с грозой и шквалистым ветром. Впрочем, почти никто и не катался. Один только мальчишка, едва вставший на доску, сунулся. Они взяли моторку для тау-ин, отбуксировали его на рифы [тау-ин — техника серфинга с буксировкой. Применяется для набора скорости, необходимой для взятия высоких волн. Кроме того, позволяет серфингисту оказаться в нужный момент в нужном месте волны]. Все, кроме водителя моторки, стояли на берегу и ржали, совсем невменяемые. Лейс и Хавьер — парень на моторке — были ничего. Остальные совсем обдолбанные. Хавьер сам перепугался того, что творил Роджерс, погнал к берегу, чтобы взять кого-нибудь второго. Он один сопротивляющегося придурка бы не утащил оттуда. Заметил меня и даже лицом посветлел. Такое там было облегчение. И я понял, что был идиотом, когда кинул ребят на Эммерсона.

Когда мы догнали до рифов, я увидел, как Роджерс встает на доске. Было заметно, что он едва на ногах держался. К тому моменту он дважды из замеса выбрался только благодаря Хавьеру, — Джеймс осушает стакан одним махом. — Мы не успели всего несколько секунд перед тем, как он в очередной раз сорвался и… все. По красной воде его нашли. А потом встал вопрос, что делать. Мы могли погнать вдоль волн, на маяк. Это было бы быстрее и ближе. Но я испугался за наши шкуры. У нас даже мобильников с собой не было — на берегу оставили, а Эммерсон мог дать наказ всем уходить. С него бы сталось. Представь, что ты на маяке с умирающим парнем, без связи, на моторке, которую кидает, едва не переворачивая, а на тебя идут волны в три этажа — и это, очень вероятно, еще не предел.

Я выбрал везти Эндрю на берег. Я выбрал себя. Но когда мы приехали, я сразу понял, что мы опоздали. Кровь из его головы уже едва сочилась. Давление упало в ноль. Похоже, он уже был мертв, хотя в воде… нет. Я делал ему реанимацию минут тридцать, наверное. Сам понимал, что от ребер остались одни обломки, но остановиться не мог. А остальные смотрели с ужасом и ничего не делали. Они вообще. Ничего. Не делали. А потом я встал и без паузы дал с разворота Эммерсону. Он рухнул на землю, и я бил его ногами. Молча. Они все стояли кружочком и не пытались приблизиться — Лейси тоже. Вся якобы до хрена влюбленная в него Лейси. Скажи мне, парень, ты бы мог стоять и смотреть, как кто-то избивает у тебя на глазах мою сестру? — У меня от одной этой мысли в глазах мутнеет и из ушей чуть пар не вырывается. — То-то же, — хмыкает Джеймс с мрачным удовлетворением. — Она опомнилась, когда Эммерсон уже был слабо похож на человека, и так жалобно-жалобно пропищала: «Не убивай его, пожалуйста!» И тогда я понял, что все, что я делал, все, что любил, — оказалось бутафорией. Я все придумал. Ничего не было. Ни команды, ни любимой. Зато смерть Эндрю оказалась настоящей. И кто-то один крикнул: «Он что, мертв?!» А другой ему: «Который?» И в глазах эта пустота, характерная для укурков. Лейси: «Надо отвезти Зака в больницу». И я как заору: «Ты, блядь, издеваешься?! А Эндрю не надо?» И другие ребята: «Так он уже помер. Давайте бросим его в море, чтобы никто не узнал, что случилось. Тут бывают акулы. Никто даже не найдет». Давайте. Бросим. Его. В море. Чтобы. Никто. Не узнал. Эта фраза мне целый год снилась в кошмарах. Я сказал им: «Я отвезу в больницу Эндрю, а с Эммерсоном сами разбирайтесь». И тут начался спор. Мол, поймут, обязательно свяжут эти два события. Слишком совпадает время. Они просто все разошлись, чтобы не подставить свои шкуры. Зака, как я понимаю, увезла в больницу страстно влюбленная Лейси.

Но, собственно, все вы правы. Чем я лучше, если после этого сам бежал из штата, опасаясь последствий. Скорее всего, присяжные скажут, что виноват я только в избиении Эммерсона, но я бы лучше отсидел не за это, парень. А за то, как кинул ребят, за то, что оказался дураком, и за то, что подставил родных. А Эммерсон свое заслужил сполна.

— Ты будешь удивлен узнать, какие вещи могут оправдать в суде присяжные. Но вы, мать вашу, с Шер точно родные. Огребаете за неравнодушие к чужим проблемам.

Смешно даже. Ей еще повезло, что Аштон занырнул в десятиметровый бассейн, а не на рифы у маяка. И, главное, оба расквитались за попытки спасения, притом что почти никому другому эти пострадавшие ребята не были нужны. Хреново устроен наш мир. Соучастники непреднамеренного убийства живут и здравствуют, зато семья спасителя получает всеобщее порицание, позорное клеймо, теряет источник дохода и переезжает в другой штат.

— Шер уже рассказал? — спрашиваю я хрипло.

— Шер там рыдает, потому что ее кинул один выродок. Почто ей сейчас мои откровения? Блядь, я всегда знал, что так будет. Она ведь не такая железная, какой пытается казаться. Неужели ты этого не понял?

Еще как понял. Как и то, что она — одна из лучших людей, которые ему встречались. Несмотря ни на что. Вот только, может быть, поэтому она так и не решилась впустить его в свою жизнь. Потому что ей причиняли боль все мужчины, которые были в ее жизни. Майлз, отец и даже Джеймс. А теперь и я сам.

— Порыдает и перестанет, — говорю я самоуничижительно, хотя внутри меня трясет от понимания, что я наделал. — На меня ее неравнодушие не распространяется.

— Хочешь, чтобы я поддержал тебя в попытках себя пожалеть, недоумок? Ты кинул ее за день до ее совершеннолетия. Если это признак неравнодушия, то у вас полная идиллия. Проспись и поезжай к ней. Извиняйся до посинения, делай что угодно, но только чтобы она тебя простила и больше слез из-за тебя не лила. Не выйдет — я найду тебя, наваляю так, что точно сяду, и тогда у вас уже точно все будет кончено, — говорит Джеймс, почти дружелюбно заглядывая мне в глаза. Вот только я уверен, что этот псих реально не остановится перед угрозой со стороны закона. У него вообще крыша не на месте. — Усек?

Но в этот момент дверь бара хлопает, и на пороге появляется полиция.

46. Начинающие и продолжающие уголовники

Приз за самое бредовое совершеннолетие в истории по праву мой. Я сижу на кровати и строчу на клавиатуре с такой скоростью, что промазываю мимо клавиш чаще, чем попадаю. Но мне нужно решить целую уйму вопросов. И тот счастливый момент, когда цифры меняются на долгожданные нули, я благополучно пропускаю за стуком по клавишам. И если раньше я собиралась налить себе бокальчик шампанского назло отцу, то теперь даже мысли такой не мелькает.