Не возвращайся

— Поговорил? — голос у Аси ломкий.

— Отец, помочь дойти? — Глеб обошел авто, и дверь мне открыл.

— Я в норме, — из машины вышел бодро, да так, что с трудом равновесие удержал.

Всё же, не могу я иначе. Дочке с трудом, но открываюсь. Асе — учусь. Но всё равно для меня это противоестественно.

Ася взглянула на меня странно, то ли раздраженно, то ли обиженно. Я вопросительно вздернул брови, жена в ответ покачала головой.

— Иди, не жди. Мы с Глебом чуть позже придём.

— Паша… — начала Ася с угрозой.

— Мам, иди, — поддержал меня Глеб.

Ася, оборачиваясь, вошла в подъезд. Снова обижена. Из-за Инны? Я и не замечал странностей, а Асе хватило короткого разговора с Инной, моих слов о совете на море поехать… тупой совет онкобольному! И я бы поверил словам Инны, что она просто оговорилась, но вдруг вспомнилось то, на что я сразу должен был внимание обратить: частые вопросы Инны про Асю, её настойчивые просьбы сначала рассказать жене о диагнозе, а затем такие же частые советы не посвящать в это Асю, вопросы о расставании с женой, странные намёки и колкости…

Я это мимо ушей пропускал. Инна была мне нужна. И как врач со связями, и просто как друг. Каждому человеку иногда необходимо выговориться: кто-то доверяет семье, кто-то — проверенным друзьям, кто-то вываливает всё случайному попутчику, собутыльнику, бармену, барберу… для меня таким человеком на время стала Инна.

И пусть я понял, что для Инны я был не другом, злиться на неё я не могу. Всё же, я ей благодарен. Но общение наше на этом закончено. И Асе я это повторю столько раз, сколько потребуется.

Или она слышала ту хрень, которую Арзамасцев нёс?

Тамила. Гребаная Тамила.

— Что, отец?

— Больше не батя? — улыбнулся я горько.

Глеб вернулся, поддерживает, но он отстранён. И в этом он тоже похож на Асю. Лика, как и я: если прощает — значит, прощает сразу и все грехи, либо не прощает вовсе. А Глеб и Ася слишком осторожные для этой быстроты.

Слишком раненые.

Мной?

— Отец… пап, я…

— Да брось, это не упрёк тебе. Скорее, это упрёк самому себе. Я всё понимаю, — хлопнул сына по здоровому плечу. — Но я надеюсь, когда-нибудь ты сможешь переступить через прошлое.

— Смогу, — ответил Глеб уверенно. — Я всё равно тебя люблю.

И это еще одно наше отличие: когда я говорю, что люблю — горло огнём жжёт изнутри. Потому и говорю эти слова редко. А у Глеба они легко с языка слетают, даже в подростковом возрасте такое было, он не стеснялся, не дичился, а был естественным.

— И я тебя люблю, сынок. Глеб, — я нахмурился, — с тобой Тамила не пыталась связаться? Не подумай ничего лишнего, но…

— Пыталась, — перебил сын. — После пар меня поймать хотела. А я — наушники в уши, и в такси. Разговаривать с ней не стал, пачкаться не хотел. Но, я так понимаю, она не по мою душу, а по твою? Снова? — Глеб кривовато улыбнулся, и мы остановились у подъезда, к которому медленно шли. — Ты не обижайся, но я всё равно не понимаю, как можно влюбиться в мужика, который вдвое старше!

Я и сам хмыкнул.

С пониманием этого всё тоже проще стало: Тамила просто знала, из какой семьи Глеб, отсюда и все её чувства. Она хотела влюбиться в мужика формата «папик», увидела меня, и под этот типаж я попал идеально. Отсюда и великие чувства: надуманные, одержимые и меркантильные.

— Блин, а если она сюда припрётся? Мама расстроится.

— Не припрётся, — пообещал я.

— Пап, ты что, с Тамилой сам решил встретиться? Нет, может это и хорошо, но мама… если она узнает — снова кошмар начнётся. Да и тебе сейчас не о том нужно думать, — всполошился сын.

А я и не собираюсь больше ничего скрывать от Аси. Наскрывался уже, хватило. Пора отвадить Тамилу от своих близких.

И доказать, что хоть в чём-то я перед ними чист.

Глава 41

По прошествии нескольких дней я смогла признать — да, слышать имя Тамилы мне было обидно! Пусть, это имя произнес не мой муж, но черт возьми, снова она, эта Тамила… я уже ненавижу это имя! И девчонку эту!

Было обидно и неприятно, но на предложение Паши изначально я отреагировала отказом. С обидами своими я справляться умею, сейчас не время распылять усилия на что-то отвлечённое, о здоровье нужно думать.

Но Паша упёрся. А я просто устала спорить, и согласилась с мужем. Возможно, я смалодушничала, но мне важно убедиться во всем. Важно услышать своими ушами. Важно успокоиться, не подозревать больше любимого человека в предательстве.

Довериться.

— Привет, — услышала я в динамике спокойный голос мужа.

— Привет, — а вот голос Тамилы дрогнул, её слышно чуть хуже, чем Пашу, но не критично. — Паш, что с тобой? Ты так выглядишь…

Я скривилась на эти «мур-мур-мур».

Паша и Тамила встретились в ресторане. Ну а я сижу в машине, и слушаю их разговор. Всё по классике. Почти. Паша предлагал мне иной вариант: встречу лицом к лицу, и менее интимную обстановку, но тут уж я решила настоять на своём. И настояла. Паша решил встретиться с этой девкой, поставить её на место, доказать мне свою верность — отлично, пусть будет так, но на моих условиях.

Я не захотела разговаривать с Тамилой, видеть её.

Но я захотела в чём-то повторить ту болезненную для меня сцену: их с Пашей уединение, и я — невольный свидетель всему этому. Если Паша сможет поставить её на место… если я, провалившись на один вечер в прошлое, смогу через него переступить — значит, мы победили.

Если нет — мы уже и не справимся.

— Плохо выгляжу? — хмыкнул мой муж. — Говорят, меня жена травит.

— Паш…

— И слухи эти распускаешь ты, — припечатал он.

— Я не распускаю слухи, слухи за спиной распускают. А я открыто пришла, и поделилась страхами. И хотела я не твоему другу их озвучивать, а тебе, но ты…

— Но я неоднократно говорил тебе отстать от меня. И мы вроде договорились с тобой: я помогаю с университетом, и ты проваливаешь. Ты согласилась.

— Я не смогла! — воскликнула Тамила и, судя по дребезгу, бросила на тарелку вилку или нож.

— Не ори.

— Я не смогла, — тише повторила она. — Пыталась, но… вы же расстались с ней! Вы вместе не жили, я точно знаю! А потом я видела… она снова с тобой, и ты так выглядишь, и я не могла остаться в стороне. Анастасия Николаевна ревнует. Твоя жена меня ненавидит, она клялась что меня уничтожит. И тебя она ненавидит не меньше!

Я слышала это от Паши, и должна быть готова, но всё равно это дико. И… гадко. Тамила произносит всё это без капли стеснения, она будто имеет право высказывать Паше, ревновать его, беспокоиться.

Но она не имеет этого права! Это право — моё!

— Я так рада, что ты пригласил меня на разговор. Паша, пожалуйста, скажи, ты же ходил в больницу, я видела, — я услышала всхлип, а затем снова жалобный голосок Тамилы: — Ты сдал анализы, надеюсь? Проверься на яды, если еще не сделал этого. Я видела лицо твоей жены, я говорила с ней: она ненавидит! Отравит, получит наследство, и будет жить припеваючи. Так в ваших кругах и бывает, я знаю.