Не возвращайся

Не могу сказать, что я взяла, и поверила словам Паши, но его слова вернули мне часть утраченного доверия. Всего лишь часть, но это уже хоть что-то. Возможно, мне хватит откровенного разговора. А возможно, я воспользуюсь Пашиным предложением, и когда болезнь будет позади, мы сходим к полиграфологу.

— Паш, ты, главное, поправляйся! А наши проблемы мы постепенно решим, — я уткнулась в его шею.

— Решим. Но я всё расскажу тебе сегодня. И вряд ли тебе будет приятно меня слушать.

— Переживу как-нибудь, — шмыгнула я носом. — Только ты мне сейчас скажи еще вот что…

Я замолчала, замялась. Сейчас нам стоит о лечении думать, а не ревность обсуждать. Может, лучше потом про Тамилу? Или сказать уже всё как есть?

Но, к моему удивлению, Паша, никогда не умевший меня читать, в этот раз сам понял, к чему я веду, и сказал:

— Любил и люблю я только тебя. С Тамилой, правда, не было ничего, как и ни с кем другим. Я её отвадить от нашей семьи хотел, сейчас сам поражаюсь своему упорству. Даже нашему общему знакомому её сватал… что, конечно, полный пиздец. Ты хотела спросить, есть ли у меня к ней чувства? Нет. Была сначала брезгливость, затем жалость. Сначала немного льстило, что юная девочка меня хочет, что уж скрывать. Но планов я на неё не строил. Мы можем сейчас уйти в спальню, чтобы Лика нас не услышала, и я всё тебе расскажу подробнее, всё, как оно было: как Глеб нас с Тамилой познакомил, что я о ней подумал, почему так зацепился за мысль отвадить её, про ту ночь в отеле — всё подробно расскажу.

— Позже, — кивнула я.

Про Инну решила не расспрашивать, лучше я своими глазами всё увижу. И эта Инна останется лечащим врачом Паши только если она гений от медицины. А если она не гений, я найду способ с ней попрощаться. И не только из-за ревности, но и потому что раз у неё этика хромает, то и в вопросах лечения она может поступать неверно.

— Паш, а когда снова в больницу? Я с тобой поеду. И это тоже не обсуждается.

— Надо же, какая решительная, — усмехнулся муж. — Послезавтра.

— Сейчас за столом посидим, и поговорим, у меня много вопросов накопилось. Ты иди, руки сполосни пока, а мне нужно кое-что сделать.

Я отстранилась от Паши, подошла к сумочке и достала телефон. Быстро, не дав себе время на то, чтобы испугаться, набрала номер сына. Паша не ушёл, остался в коридоре, из кухни Лика выглянула, а затем и к нам вышла.

— Кому звонишь? — спросил муж.

Я хотела ответить Паше, пока слушала гудки, но именно в этот момент Глеб принял вызов:

— Да, мам. Слу-у-ушай…

— Глеб, хороший мой, ну наконец-то! — я улыбнулась, услышав голос сына, по которому неимоверно соскучилась, за которого тревожилась всей душой, и которого тоже практически упустила. — Сынок, приезжай домой.

— Мам…

— Нет, подожди, я понимаю, тебе больно и страшно, но это нужно сделать! Приехать, поговорить, побыть со своей семьей. Мы не враги тебе. Хочешь жить отдельно, считаешь, что пора — так и будет, — я сделала зарубку в памяти, чтобы обсудить с Пашей вопрос о жилье для Глеба — не дело это, имея квартиру, ютиться по чужим углам. — Но прямо сейчас ты соберешься, вызовешь такси, и приедешь домой. То есть, в квартиру, где живёт папа. Мы с Ликой сейчас здесь.

— Мам, да я…

— Глеб, это НУЖНО сделать!

— Мама! — выкрикнул Глеб, и тут же нервно рассмеялся. — Ну что ты мне не даёшь и слова сказать? Я сейчас дома. Приехал уже. К тебе. А тебя нет. Ноутбук твой рабочий открыт, думал, ты по работе уехала. Сидел, ждал, звонками не хотел отвлекать… да и стыдно было звонить, дождаться хотел, и… прости, в общем. За то что бросил. Я просто… просто…

— Всё хорошо, сынок, — оборвала я Глеба тихо, и отвернулась от Паши с Ликой. — Я всё понимаю. И ты меня прости, пожалуйста. Ты приедешь?

— К отцу? Я… да, хорошо, я сейчас приеду, — голос Глеба под конец поблек, ответ нерешительно прозвучал, но я знала, что сын приедет.

Так и вышло. Мы с Ликой решили за стол не садиться, подождать Глеба, но Пашу пытались заставить пообедать. А он отмахнулся, сказал, что все вместе за стол сядем. И, наконец, в дверь позвонили, я вскочила, чтобы открыть дверь.

— Я сам, — Паша поднялся с дивана, на секунду остановился, повёл плечами, чуть морщась, и вышел в коридор.

Мы же с Ликой выждали немного, и отправились следом.

Я, хоть и решила стать смелее, более открытой, понимаю — свою суть я не переиначу, большей частью останусь такой же, какой была. Понимаю я и то, что Пашу не переделать целиком и полностью. И сейчас мне волнительно за Глеба: а если Паша снова скажет сыну что-то обидное? Пашу не могло не задеть то, что Лика сразу переехала к нему, а Глеб исчез с радаров. И что тогда делать? Бросать Пашу, бежать за сыном, и снова по кругу?

Паша открыл входную дверь. За порогом — Глеб. Сын стоял, глядя вперед расфокусированным взглядом, но через секунду он на мне сосредоточился. Улыбнулся несмело, виновато, будто во всём случившемся есть хоть доля его вины! А затем Глеб перевёл взгляд на Пашу. Я шагнула к ним, чтобы не допустить новой ссоры, но… остановилась. Потому что Глеб вошел в дом, неловко хлопнул Пашу по плечу, и попытался отстраниться. А Паша не позволил. И обнял сына. Глеб сначала замер растерянно, но через мгновение ответил на объятие — оно недолгим оказалось, но это уже прогресс!

— Они же помирились, мам? — взволнованно шепнула Лика. — Надо, чтобы помирились. Нельзя из-за этой Тамилы-дурилы сейчас ругаться!

Если бы только из-за неё, — подумала я, наблюдая за своими мужчинами.

Глеб что-то тихо сказал отцу, Паша кивнул, я услышала его низкий голос, но не разобрала, о чём они. Главное, не воюют больше. И Паша сыну мягко улыбается. Может, он и не обижен на Глеба за его побег от нас. Наверное, тоже понимает, почему сын отстранился.

Паша кивнул Глебу, закрыл дверь, а сын к нам пошёл. Лика с визгом кинулась к брату.

— Эй, на меня нельзя прыгать. Я всё еще инвалид, — Глеб сказал это, смеясь, но Лику поймал.

— Настоящим инвалидам это не говори, дурачина!

— Не успел я войти, а ты уже обзываешься. Мам, а не помыть ли Лике рот с мылом?

— Мам, Глеб меня ущипнул. Больно! — довольно наябедничала Лика, вступая в привычную игру, за которой мы с Пашей наблюдали с улыбками.

Но на лице мужа я увидела ту же тень вины, которую сама чувствовала. Почти упустили, почти потеряли самое дорогое!

— Мам, — Глеб подошел ко мне, и обнял. Не так, как Пашу. Без неловкости, свойственной мужчинам. — Прости, ладно?

— И ты меня прости. Но хватит об этом. Хоть сегодня с нами побудешь?

Глеб кивнул, и прошептал мне на ухо:

— Он так плохо выглядит! Даже хуже, чем после той аварии десять лет назад. Изменился очень, смотреть больно.

— Папа поправится.

— Я пока с вами поживу, на время лечения. Здесь или дома? Отец сказал, что вы снова решили попробовать, — Глеб, чуть нахмурено посмотрел мне в глаза.