Не все переплывут реку

Впоследствии, занятия спортом дали результаты. Васька превратился в высокого, атлетически сложенного парня, закончил физмат Казанского университета, и уехал из Алатыря в один из институтов ядерной физики, куда его пригласили работать, как перспективного молодого ученого. Позже он забрал к себе и стареньких своих родителей. Спустя годы он стал широко известен в узких научных кругах.

Иван же, как и его друзья Борис с Николаем, жили своей земной провинциальной жизнью, мало заботясь об учебе и карьерном росте. Их влекло к девушкам. Ванька с Николаем были мечтателями и философами по жизни, это их и сблизило.

Борис был проще, но тоже не прочь приударить за какой-нибудь молодухой. Он мечтал жениться, и обзавестись семьей, детишками. Работать электриком на заводе, чтобы все честь по чести, как любил он говорить. Вскоре мечты его осуществились.

…Но вот водка выпита, еда съедена, рука бойца играть устала, и друзья выскочили из-за стола. Николай быстро прибрал со стола все следы пиршества, протер клеенку.

– Побежали, скоро мать с работы заявится, и Зинка с Алькой с фабрики подгребут. Пора и нам в огород, красавиц окучивать, – и они устремились на улицу.

Алька оказалась не менее симпатичной девицей, чем сама Колькина Зинка (зайчонок). Обе были рады ребятам, устроили чаепитие с конфетами. Николай временно отлучился, якобы в туалет, и вскоре нарисовался вновь, но уже с двумя бутылками «красненького». Выпили, закусили, посмеялись.

После чего Николай уединился с Зиной в дальней комнате, а Иван с Алькой остались в передней. Девушка она была видная, но угловатая и резкая в выражениях, однако Иван был рад новому знакомству. Он еще не отошел от предательства Валентины, и молча страдал, не признаваясь в этом даже самому себе.

Он решил идти ва-банк, как любил говаривать его дядя Митя, рассказывая о своих мытарствах в поездках по стране. Они с отцом часто выезжали на заработки, их знали в церквях, как хороших художников.

Обняв Альку, он поцеловал ее, ожидая, что она возмутится, но девушка сама вдруг прижалась к нему, и парочка разразилась многочисленными поцелуями и объятиями. Тем более, что их возбуждали страстные вскрикивания, охи и ахи, доносящиеся из соседней комнаты вперемешку с ритмичными скрипами кровати. Николай был, как всегда, в ударе. Зинаида не уступала ему в силе чувств.

Между страстными сериями поцелуев, Алька вдруг резко отодвигалась от Ивана, упираясь в его грудь руками, и спрашивала, глядя глаза в глаза:

– А ты знаешь, что у меня жених есть? Он скоро приедет, и в Саратов меня увезет. Я его люблю. Ты понял?

– Так это еще не скоро будет. Он не узнает.

– Да, поговори еще у меня. Ишь, зубы заговаривает. Так еще и трахнешь, ойкнуть не успеешь. Кобель.

– А ты не ойкай, молча будь…

И они снова целовались и обнимались, страстно желая, и боясь друг друга. Алька снова взбрыкнулась, пытаясь вырваться из жарких объятий. Не тут-то было. Иван держал кобылку крепко. Не вырвешься.

– Все равно не дам. Я жениху не изменю. Слово дала. Иди вон Машку Стародымову трахай, она всем дает.

– Так у Машки чех есть, он буйный малый.

– Это не мешает твоему дружку ее окучивать.

– У Кольки же зайчонок есть, зачем ему еще эта старая кляча, – удивлялся Иван, продолжая тискать свою подружку, и стараясь завалить ее навзничь. Никак.

– Это ты у него спроси, он всех хочет перетрахать, Дон Жуан долбаный.

В самый разгар их любовных игр, когда победа уже клонилась в сторону настырного кавалера, раздался громкий стук в дверь.

– Кого это еще несет нелегкая? – насторожилась Алька, вырвавшись, наконец, из его цепких лап.

– Небось, очередные хахали нагрянули, – съязвил раздосадованный кавалер. Птичка вырвалась из клетки и упорхнула.

«Эй, Зинка, открывай, давай! Чего притаились?» – донеслось снаружи. При звуках знакомого голоса Иван насторожился. Уж не отец ли прибыл? Вот чудеса в решете.

Из дальней комнаты выпорхнула удовлетворенная Зинка, и поспешила в коридор вальяжной трусцой.

– Пошли, я тебя спрячу. Сиди там и помалкивай. Мы их скоро выпроводим, – и Алька спрятала своего кавалера в чуланчик, рядом с передней. Николай притих в дальней комнате, тоже затаившись от непрошенных гостей.

В квартирку ввалились громогласные мужики, звякая бутылками в карманах: отец с дядей Митей, Виктор Шереметьев, и еще кто-то, Иван по голосу не мог распознать, кто.

Были они все тогда молодые мужики по сорок-сорок пять лет, но Ваньке они казались стариками, и он недоумевал, сидя в маленьком пыльном чуланчике, зачем они пришли, что, им делать больше нечего? Это у него, молодого парня, здесь дела, чувства к девушке, а им что надо, играли бы в шахматы у себя дома. Тоже мне женихи нашлись, думал он, затаившись в неудобной позе, но выдать себя не мог, неудобно.

– Ну, што долго не отпирали? Небось, женихов где прячете? – шутили мужики, что называется, не в бровь, а в глаз, ставя бутылки на стол.

– Тащи закусить чего-нибудь, хряпнем по стакану, да дальше побежим, к Машке со Славкой заскочим, так ведь, Николай, – зубоскалил Виктор Шереметьев, как самый молодой из компании.

– Закусь градус крадет, – поучал его Николай, то бишь Ванькин отец, хриплым голосом, громко прокашливаясь. Ему на фронте пуля прошила горло насквозь, и он много лет ходил с железной трубкой в горле, прикрытой платочком под рубашкой.

Был инвалидом войны, как и его брат, Дмитрий. Позже ему сделали операцию в Чебоксарах, горло зашили, инвалидность сняли, чем обидели фронтовика. Горло его так же болело и саднило, как и до операции, правда, уже без трубки, и на том спасибо родному государству за заботу.

Дядя Митя шутил в кругу друзей: может, и мне ногу пришьют, стану снова здоровым, на двух ногах. Хрен с ней, с инвалидностью, тридцать рублей не жалко, заработаем. Зато государство на нас с Николаем шестьдесят рублей сэкономит.

Однако отец не унывал, жить пытался весело и на людях. Не выносил трезвости и одиночества. В компании всегда верховодил, и друзья-товарищи величали его шефом. После заработков сорил деньгами направо и налево, по-купечески, сказывались гены предков, волжских купцов.

Они выпили, поболтали, пошутили с дамами, накурили, и ушли, гогоча и хлопая дверями. После их ухода наступила громкая тишина.

Вот так началась у Ивана новая любовь. С легкой руки своего друга. Но длилась она недолго, приехал Алькин жених, и действительно увез ее в Саратов, не врала девка. Позже Иван узнал от Зинки, что они поженились, пошли дети. Семья, одним словом.