Не выпускайте чудовищ из шкафа

Обвило.

Интересно… а у нее, выходит, дар? Но молчу. Жду. Не развлечения ради она эти фокусы затеяла.

Отуля выплетала из огня что-то… что-то, не пойму что. И главное ловко так. Нить эта скользила под пальцами её. А я смотрела. И когда она протянула руку, я дала свою.

– Ай! – вот кто ж знал, что она просто шлепнет огнем по руке. Больно же! Псица дернулась было, но опять легла. А ведь она меня защищать должна бы.

Или не получилось?

Нет, чувствую… да, пожалуй, чувствую. Не так, как Мрака, но тоже неплохо. Я подула на ладонь.

– И что это было?

– Сила, - сказала Отуля заплетая черные волосы в косу. – Он слабый. Тот мужчина. Ты сильная.

Это она про Бекшеева?

Мда, неудобненько получилось.

– Но он сильный. А ты слабая.

Вот… нафиг эти мудрые премудрости. Не для моего они разума. А Отуля улыбается. И резко меняет тему.

– Янка бежать собралась?

Молчу. Ну да ответ ей не нужен. Отуля кивает. И пальцы ловко скользят по глади волос. А ведь ни единого седого! При том, что она прилично меня старше.

– Я за ней пригляжу, - со вздохом говорю я. – Точнее попрошу, чтобы приглядели. Пускай. Силой все одно не удержишь.

Кивок.

– Определим сперва в школу, пусть учится. А дальше как сама решит…

– Хорошо.

А ведь в Янке от Отули ничего и нет. Разве что кожа смугловата, да разрез глаз иной слегка, но именно, что слегка.

– И с Яжинским поговорю…

– Не стоит, - Отуля покачала головой. – Он не пустит. Он уже решил.

Это да… все-таки Яжинский в чем-то уперт до крайности.

– И что он делать будет? Запрет? Силком замуж выдаст? Её еще и шестнадцати нет. А потом? До конца дней в подвале держат станет?

Вздох.

– Мужчина. С мужчинами сложно.

– А то… - тут я с ней всецело согласилась. – Знаешь, где её документы?

Нет, Одинцов, если надо, и новые выправит, но лучше бы без того.

– У меня.

Вот и отлично.

– Вчера твой мужчина спрашивал про Михаила, - она поднялась, а я вот осталась на полу. И когда псица выползла из своего угла и положила морду мне на колени, потрепала её по загривку. Хвост затарабанил по полу.

Надо бы имя придумать.

Только не думается.

– Это не мой мужчина, - зачем-то сказала я, хотя какое ей вообще дело-то?

– Я ему рассказала, что знаю. Думала. Ночью. Вспомнила. Михаил старые бумаги смотрел.

– Старые – это какие?

– Отца моего мужа.

Она упрямо именовала Яжинского именно так.

– Ему они отошли от его отца. А тому, думаю, еще раньше. Мой муж их читал. Что-то писал. Мне не говорил, что. Он тоже полагал, что женщине лишние знания ни к чему.

Это он зря, конечно.

– Но как-то обмолвился, что земля здесь может стоить куда больше, чем кажется.

– Шахты? – вариантов, если подумать, не было. И еще вчера я бы сказала, что это все – фантазии. Жила истощилась.

Были ведь комиссии.

И не одна.

Была геологоразведка. Маги земли… да чего тут только не было, потому что закрыть такую разработку непросто. Но ведь было и другое.

Мишкины отлучки.

Самородные кристаллы в грязном платке.

– Я поднялась на чердак. Отец моего мужа не считает эти бумаги важными. Он давно велел унести их. Как и одежду. Я про них потому и вспомнила. Так вот, этих бумаг не было. Сундук стоял. А бумаг не было.

Чудесно.

– Спасибо, - я поднялась-таки и попыталась поклониться, но спину кольнуло болью. Отуля усмехнулась:

– Твое тело слишком жесткое.

Это да.

Просто деревянное.

– Кто может знать, что было в тех бумагах? Ты их читала?

Она задумалась. Стало быть, читала.

– Списки. Имена. Что за люди – не знаю. Старые. Напротив – цифры.

Какие-то расчетные ведомости.

– Таких много. Письма еще. Чьи и кому – не всегда понять можно. Но тоже ничего важного. О покупке коз. Или вот кур. О том, что дочь собирается замуж выдавать.

Вряд ли это можно счесть особо важной информацией.

– Там был блокнот. С пометками. Я… могу нарисовать, - она с сомнением посмотрела на свои руки. – Я давно не брала в руки кисть, но там, где я росла, девочек учили запоминать красоту линий. Красоты в них не было…

– Буду очень благодарна.

И я все-таки оделась. Одежда, к слову, выстиранная и вычищенная лежала тут же. И за это тоже спасибо.

Псица прижалась к ноге.

– Идем, - сказала я. – И так времени потеряли уйму.

Рассвет показывал мягкое подбрюшье облаков. Белые. Стало быть, снег пойдет. И уберет остатки следов, если там еще хоть что-то осталось.

Бекшеев ждал снаружи.

Надо же, в этой мешковатой, явно чужой одежде, он нисколько не утратил лоску. Все же аристо надо уродиться. И тросточка эта. Весьма гармонирует с высокими пошарпанными сапогами да рыбацкою курткой.

– Мне кажется, идея не самая лучшая, - я подавила зевок и потянулась.

Тело звенело, но ни тяжести, ни боли.

Наоборот, меня словно сила наполняла.

– Там не факт, что машина пройдет. А пешком…

– Справлюсь, - хмуро сказал Бекшеев.

– А Тихоня где?

– В город отправил. С матушкой. Тут ей больше делать нечего, а там… я попросил помощи. Свяжется с берегом.

Надо же.

– Непривычно. Но надо отдавать отчет в том, что ситуация выходит из-под контроля, - он почти не хромая прошел к машине. А ведь Яжинского. С чего бы это старик так расщедрился? Старенький грузовичок, собранный из всего, что под руку подвернулось, был покрыт толстым слоем грязи. Её, если и смывали, то исключительно дождем.

– Не боитесь? – я открыла дверь, поправив зеркало, прикрученное толстой проволокой. – Вдруг да это он?

– И? Даже если так, то… какой ему резон нападать на матушку? Да и не одни они отправились. Яжинский. И две его женщины.

Но не Отуля. В немилость впала?

– Матушка разрешила тело отдать. И я препятствий не вижу. Заключение есть…

– Что-то новое?

– Нет, - в кабину он забирался очень осторожно. – Все то же. Подтвердилось.

Я свистнула и указала псице её место. Грузовичок крытый, пусть даже в пологе дыры, но в кабине троим, чувствую, будет тесновато.