Не жалейте флагов

– Как, черт побери? Что же вам тогда надо? Сюзи я вам не отдам. Я чуть ли не с дракой отбивал ее у этой старой скотины, что заведует пенсиями.

– Это мы решим потом. Форма – вот что мне действительно сейчас надо.

– Господи помилуй! Зачем?

– Мать грозится сделать из меня взводного командира. Полковник Плам принял это несколько неожиданное заявление с явным сочувствием.

– Да, – сказал он, – Форма вещь неплохая, что и говорить. Так вот. Во-первых, вы будете говорить мне «сэр», а если попытаетесь завести шашни с женским персоналом, я применю дисциплинарные меры. Во-вторых, для человека с головой форма – наилучший способ маскировки. Никому и в голову не придет подозревать солдата в том, что он всерьез интересуется войной. Пожалуй, я могу вам это устроить.

– Какое у меня будет звание?

– Младший лейтенант, полк «Кросс и Блэкуэлл».

– «Кросс и Блэкуэлл»?

– Да, строевая служба.

– Ого! А вы не можете устроить что-нибудь получше?

– За наблюдение за коммунистами – нет. Поймайте мне фашиста – и я, может быть, сделаю вас капитаном морской пехоты. – Тут зазвонил телефон. – Да, это Помза Внубе… Да, да, бомба… Да, нам все известно… Главный священник? Очень прискорбно… Ах, только начальник службы военных священников, и вы полагаете, он поправится? К чему тогда весь этот шум?.. Да, мы в отделе все знаем об этом человеке. Он уже давно числится в нашей картотеке. Он с приветом. Да, да, все верно: папа, рыба, идиот, ваза, ель, тетя – привет. Нет, я не хочу его видеть. Заприте его как полагается. Надеюсь, у нас в здании хватает обитых войлоком камер.

Весть о покушении на главного священника дошла до отдела религии министерства информации поздно вечером, когда сотрудники уже собрались уходить. Она вызвала у всех приступ лихорадочной деятельности.

– Позвольте, – брюзгливо сказал Эмброуз. – Вам-то все на руку. А вот мне будет в высшей степени затруднительно объяснить это редактору «Воскресного дня без бога в семейном кругу».

Леди Сил была потрясена.

– Бедняга, – сказала она. – Как я понимаю, он остался совсем без бровей. Опять, наверное, эти русские.

III

Третий раз со времени возвращения в Лондон Безил пытался дозвониться до Анджелы. Он слушал повторяющиеся гудки – пятый, шестой, седьмой, затем положил трубку. Еще не приехала, подумал он. Хорошо бы показаться ей в форме.

Анджела считала звонки – пятый, шестой, седьмой. Затем все стало тихо в квартире. Тишину нарушал лишь голос из приемника: «…Подлое покушение, потрясшее совесть цивилизованного мира. Телеграммы соболезнования непрерывным потоком поступают в канцелярию главного священника от религиозных деятелей четырех континентов…»

Она настроилась на Германию; хриплый надменный голос говорил о «попытке Черчилля устроить вторую Атению, бросив бомбу в военного епископа».

Она повертела ручку настройки и поймала Францию. Здесь некий литератор делился впечатлениями о поездке на линию Мажино. Анджела наполнила стакан из бутылки, стоявшей у нее под рукой. Неверие во Францию стало у нее своего рода одержимостью. Оно не давало ей спать по ночам и вторгалось в ее дневные сны – длинные, томительные сны, порождаемые снотворным; сны, в которых не было ничего фантастического или неожиданного; чрезвычайно реалистические, скучные сны, которые, как и явь, не сулили радости. Прожив так долго совершенно одна, она теперь часто разговаривала сама с собой; так разговаривают одинокие старухи; ходят по улицам с мешками всякой ерунды в руках и, присев на корточки, мелют ерунду. Она и сама была как те старухи, что, сидя на пороге и роясь в собранной за день ерунде, разговаривают сами с собой и разбирают отбросы. Она часто видела и слышала таких старух по вечерам в улочках по соседству с театрами.

Сейчас она говорила сама с собой громко, словно обращаясь к кому-то на белой тахте в стиле ампир:

– Линия Мажино и Анджела Лин – линии наименьшего сопротивления, – и засмеялась своей шутке, и вдруг почувствовала слезы на глазах, и расплакалась не на шутку. Затем взяла себя в руки. Лучше пойти в кино…

Питер Пастмастер в тот вечер пригласил девушку в ресторан. Он выглядел очень элегантно и старомодно в синем офицерском кителе и длинных брюках в обтяжку. Они обедали в новом ресторане на Джермин-стрит.

Девушка была леди Мэри Медоус, вторая дочь лорда Гранчестера. Присматривая себе жену, Питер ограничил круг своих исканий тремя девицами: Молли [39] Медоус, Сарой, дочерью лорда Флинтшира, и Бетти, дочерью герцогини Стейльской. Поскольку он собирался жениться из старомодных, династических побуждений, то и выбрать себе жену предполагал на старомодный, династический манер среди еще уцелевших представителей олигархии вигов. Собственно говоря, он не видел почти никакой разницы между тремя девушками и даже, случалось, обижал их, по рассеянности путая имена. Ни одну из них не обременял и фунт лишнего веса; все были горячими поклонницами мистера Хемингуэя; у всех были любимые собаки со схожими различиями. И все они быстро смекнули, что лучший способ развлечь Питера – это дать ему повод похвастать своими былыми бесчинствами.

note 39

Молли - уменьшительно-ласкательное от Мэри.

За обедом он рассказывал Молли о том, как Безил выставлял свою кандидатуру на парламентских выборах и как он, Соня и Аластэр подложили ему свинью в его избирательном округе. Молли добросовестно смеялась, когда он описывал, как Соня бросила картофелиной в мэра.

– Некоторые газеты не разобрались толком, как было дело, и написали, что это была пышка, – объяснил он.

– Весело же вы проводили время, – грустно сказала Мэри.

– Все это было и прошло, – чопорно сказал Питер.

– Правда? Ну, а я надеюсь, что нет.

Питер взглянул на нее с вновь проснувшимся интересом. Сара и Бетти приняли его рассказ так, словно это была история о разбойниках с большой дороги – нечто чрезвычайно старомодное и затейливое.

После обеда они пошли в кино по соседству с рестораном.

Вестибюль был погружен в темноту, только в кассе слабо светилась синяя лампочка. Голос кассирши говорил из темноты:

– За три шиллинга шесть пенсов мест нет. Много свободных мест за пять шиллингов девять пенсов. Пять шиллингов девять пенсов – сюда. Не загораживайте проход, пожалуйста.

У окошка кассы происходила заминка. Какая-то женщина тупо смотрела на синий свет и твердила:

– Мне не надо за пять шиллингов девять пенсов. Мне надо за три и шесть.

– За три и шесть нет. Только за пять и девять.

– Как же вы не понимаете? Дело не в цене. За пять и девять – это слишком далеко. Я хочу поближе, за три и шесть.

– Нет за три и шесть. Есть только за пять и девять, – отвечала девушка под синей лампочкой.

– Ну решайте же, леди, скорее, – сказал солдат, стоявший. за женщиной.

– Она очень смахивает на миссис Лин, – сказала Молли.

– Да ведь это Анджела и есть, – сказал Питер. – Что с ней такое?

Анджела наконец купила билет и отошла от окошка, пытаясь разобрать в полутьме, что написано на билете, и недовольно ворча:

– Я же сказала, что это слишком далеко. Я ничего не вижу, когда сижу слишком далеко. Я же сказала: за три и шесть.

Она поднесла билет к самым глазам и, не заметив ступеньки, оступилась и села на пол. Питер подбежал к ней.

– Анджела, что с тобой? Ты не ушиблась?