Не жалею, не зову, не плачу...

как трактор. Но ещё лучше, если бы она поскользнулась и сломала ногу. Я бы тогда

на руках понёс её через весь город в детскую больницу на углу Сталина и Садовой.

Однако она и не думает падать, осторожно шагает, кое-где, взмахнув руками,

перепрыгивает лужу. Когда-нибудь я пронесу её через этот овраг. Надо из жизни

строить мечту, а из мечты – действительность, вот девиз настоящего мужчины. На

всю мою дальнейшую жизнь. Она будет у меня очень бурной. Между тем Лиля

выбралась из оврага, я вижу её на фоне неба и слышу, как она там, наверху,

вздохнула. Знает она или нет, что я иду следом? Свернули мы на последний этап, на

улицу Ленинградскую, до меня осталось пять домов, а до неё – семь. Расстанемся

мы сейчас без слов. Всё-таки мне надо что-то придумать. Сегодня я всю ночь буду

думать. А грязь так и липнет к ногам. Мне кажется, Лиля устала, идёт медленнее и

медленнее, я тоже замедлил шаг, чтобы сохранить расстояние. А солнце печёт, как

будто уже лето. Дома торчат по сторонам, крыши сделаны наспех, из чего попало,

сквозные проёмы под стропилами, новостройка она и есть новостройка. Лиля

прошла мимо нашего дома, и ноль внимания на него. Сейчас поверну направо по

тропке, и прощай, Лиля, иди дальше без меня, пусть тебе будет одиноко. Я

сворачиваю и провожаю её последним взглядом.

А дальше происходит невообразимое. Как только я шагнул в сторону своего

дома, – без шума, ничем не привлекая внимания, – в тот самый миг Лиля обернулась

и посмотрела на меня синими своими глазами. Не только глазами, а всем ликом

своим осиянным, взором своим голубым обратилась ко мне. Не остановилась, но

так много сказала. И притом навсегда. «Бросаешь меня? Дальше я одна пойду? А

ведь я на тебя надеялась…» Взгляд её был пристальный и полный значения, с

лёгкой укоризной, без всякого девчачьего задавания.

Я остался невыразимо счастливый. Теперь она знает, что я и завтра пойду за

ней, и послезавтра. И пусть так будет не только в школьные годы, но и десять лет

спустя, и двадцать, потом ещё тридцать и всегда, сколько отпущено природой

каждому из нас. И пусть я умру раньше, лучше бы мне умереть первым, иначе мне

будет слишком больно без неё, невыносимо. А ей легче будет остаться одной, она

весёлая, лёгкая такая девочка-задавала, хотя нельзя сказать, что она совсем ко мне

равнодушна, иначе не услышала бы мои шаги за спиной и моё дыхание.

Дома я спросил сестёр Зою и Валю, одной одиннадцать лет, другой десять,

знают ли они, что на Ленинградской появилась новенькая девочка. «Знаю, –

ответила Зоя. – Васька Тёткин написал ей записку: давай дружить». Вот это удар –

предательский. Васька старше меня и уже дружил раньше с девчонками, у него был

опыт. Но какая подлость! Обидно стало, просто нет слов. «А что эта девочка?» –

«Она не хочет ему отвечать».

Но откуда Зойке известно?

На другой день я возвращался домой один, 6-й «Б» пошёл на экскурсию в

художественную галерею. Ладно, доживу до завтра. Но и назавтра ничего не вышло,

теперь уже нас повели на экскурсию. Мешают всякие пустяки. Хорошо бы нам

учиться с ней в одном классе, новая моя мечта. Пусть завтра что-нибудь такое

произойдёт, катастрофа, ледники сойдут с вершин Алатоо или землетрясение пусть

завалит хотя бы часть нашей школы, и все шестые объединятся, тогда мы вместе

будем ходить в культпоходы. Мечтал я, мечтал, досадовал, прихожу однажды домой

усталый после физкультурной секции, голодный, открываю дверь и слышу голос

Лили. Они сидели вдвоём с Зойкой и вели светскую беседу. Я бросил в угол сумку с

книжками и вместо того, чтобы присоединиться к разговору или просто помолчать,

посидеть с Лилей, тут же вышел из дому сам не свой, руки дрожали, ноги дрожали,

места себе не мог найти от такого скорого поворота событий. Я подошёл к сараю,

там отцовский инструмент под навесом, кусок рельса вместо наковальни, схватил

кувалду и давай лупить по рельсу, просто так лупить, чтобы слышно было не только

в доме, в городе, но и по всему Тянь-Шаню. Каждый человек кузнец своего счастья,

я его сейчас кую, а Лиля сидит в той комнате, где я читаю книги, уроки делаю, ем,

сплю, а, главное, мечтаю. Я мешаю их разговору своим стуком, но пусть она

слышит звуки моей души. Запыхался, бросил кувалду, нет, всё-таки надо зайти,

неприлично во дворе торчать, когда в доме гости. Вошёл, жутко занятый своими

неотложными делами, быстро прошёл мимо, но услышал слова Лили: «Очень

далеко, часа полтора надо топать до центра, чтобы купить такой пустяк, как зубную

щётку»…

Правильно, за покупками надо ехать на Советскую, в самый центр, там

промтовары, за продуктами на Колхозный базар или в Серую бакалею возле

Дубового парка, тоже далеко. А если надо что-нибудь дорогое, модное, надо ехать в

«Люкс» на Дзержинского, почти рядом с вокзалом. Книжный магазин с

канцтоварами тоже на Советской, так же и горбиблиотека, куда я очень люблю

ходить. А на Ключевой у нас только ларёк, где хлеб, сахар, спички и

«Беломорканал».

«Братец, – обратилась ко мне Зоя, как взрослая. – Нет ли у тебя интересной

книжки, Лиля просит почитать, ей скучно». Была у меня книжка, да ещё какая,

«Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви», тоненькая, маленькая, да

удаленькая. Имел бы Васька Тёткин такую книжку, не стал бы сочинять записку.

«Вот возьми, Зоя», – сказал я из другой комнаты. К Лиле я не мог обратиться, со

мной творилось нечто невообразимое, произошёл какой-то взрыв и разброс, меня не