Небесные девушки

Мы ждали около пяти минут в маленькой приемной, пока Бетти сидела за пишущей машинкой, трещавшей как пулемет. Там стояло лишь одно свободное кресло, и я усадила в него Альму, чтобы убрать ее из моего поля зрения. Донна была слегка бледна, но пыталась сохранять тень улыбки на губах, и когда она посмотрела на меня, я увидела яркий блеск ее глаз. И тут интересная деталь — ее глаза стали еще более зелеными — они забирали цвет от ее блузки. Я начала думать о глазах других людей: например, у мальчика, которого я когда-то знала (его звали Освальд), были такие обманчивые глаза: они могли меняться от голубых до серых и зеленых, почти до карих, хотите верьте, хотите нет, в зависимости от цвета его галстука. Глаза у Тома Ричи были как коричневые пуговицы. Глаза отца были странного оттенка — синего цвета, очень темные, почти фиолетовые. Глаза моей матери были василькового цвета…

Телефон на столе Бетти зазвонил. Она ответила равнодушным «алло», положила трубку и сказала:

— Кэрол Томпсон. Входите. — Она показала на дверь. — Туда.

Донна слегка хлопнула меня. Я не смотрела на Альму. Я вошла и увидела мистера Гаррисона за большим столом в большой комнате. С ним было еще двое: миссис Монтгомери, присутствовавшая на беседе в Нью-Йорке, и мужчина, который был с мистером Гаррисоном вчера, человек в очках в роговой оправе, по предположениям Донны, сотрудник ФБР. У меня мелькнула легкая догадка, что она попала в самую цель. У него были серые глаза, как я заметила, с черными ресницами.

Миссис Монтгомери спокойно проговорила:

— Добрый день, мисс Томпсон.

— Добрый день, миссис Монтгомери.

Мистер Гаррисон протянул листок бумаги.

— Мисс Томпсон.

Он имел в виду то, что он хочет, чтобы я взяла этот листок бумаги.

Я взяла его.

Он сказал:

— Это ручательство на вашу обратную поездку в Нью-Йорк. Предъявите его служащему в аэропорту у нашей стойки. Он поймет, что вас нужно посадить на первый подходящий самолет.

Я посмотрела на бумагу. Думаю, я на нее смотрела с огромным вниманием несколько секунд. Я не могла прочесть ее, потому что не могла сосредоточиться, но ее содержание было понятно из его слов. Подержав листок достаточное время, я вернула его; но он не был готов принять его, и листок опустился на стол.

Я сказала:

— Если вы не возражаете, мистер Гаррисон, я лучше не возьму его.

Он резко спросил:

— Но почему?

— Я бы предпочла заплатить сама за обратную поездку в Нью-Йорк.

— Но в этом нет необходимости… — возразил он.

— Кроме того, думаю, я бы предпочла полет на самолете компании «Пан-Америкэн», или «Нейшнл», или «Истёрн». А не «Магна интернэшнл эйрлайнз» в этот раз. До свидания, миссис Монтгомери, было очень приятно с вами познакомиться. — И я почувствовала, что должна быть любезна с мужчиной в роговых очках, хотя мы даже не были представлены друг другу. Я сказала ему: — До свидания, сэр, — но он посмотрел на меня так странно, что моя кожа внезапно покрылась мурашками, будто я дотронулась до электрического провода. Это было ужасно интересно, и я бы хотела еще немного понаблюдать за этим, но не могла.

Я направилась к двери.

Мистер Гаррисон позвал!

— Мисс Томпсон.

Я остановилась. Я не повернулась, чтобы посмотреть на него.

Он сказал:

— Мисс Томпсон, может быть, у вас есть что сказать по поводу вашего отъезда. Или по поводу вашего вчерашнего поведения?

Я медленно повернулась:

— Мистер Гаррисон, вы просите моих объяснений именно сейчас?

— Да. Если у вас есть что сказать.

Братцы, что я могла сказать?

— Вы исключили меня, — заявила я. — Вы распорядились, чтобы я убиралась из Майами на первом подходящем самолете. И вы хотите объяснений теперь? Сейчас?

— Вы и две ваши соседки по комнате покинули свой номер вчера, спустились в главный ресторан отеля «Шалеруа», одетые вызывающим образом, только так, я могу это назвать. Вы заказали ликер к еде, а затем пригласили к столу человека, у которого репутация дешевого игрока. Вы знаете наши правила. Мисс Пирс подробно ознакомила вас с ними. Вы знаете, что прежде всего мы рассчитываем на то, что наши стюардессы или студентки-стюардессы будут вести себя как леди. Ваше поведение было совершенно постыдным, и существует единственное наказание за это: немедленное исключение.

Не знаю, почему так происходит, но когда меня несправедливо обижают, я взрываюсь, но не просто яростью, а словами. Слова возникают во мне, слова, слова, слова, как тучи во время грозы, и я начинаю говорить с красноречием, которым обычно не обладаю. Это поразительно. Я становлюсь похожей на этакую девочку Уильяма Каллена Брайанта, выплескивая свое возмущение грохочущими потоками. Это так поразительно, что я едва могу поверить, что это была я.

Я сказала:

— Мистер Гаррисон, я не думаю, что вы и я живем в одной стране. Мы должны были жить в совершенно разных странах. Вы наказали меня за то, что я нарушила определенные правила. Очень хорошо. Итак, вы налагаете наказание и спрашиваете меня, хочу ли я что-либо объяснить. Я нахожу, что это слишком. Видите ли, в стране, в которой я живу…

— Мисс Томпсон, — сказал он.

— Вы позволите мне закончить, сэр?

— Только не надо остроумия.

Он просил меня об этом, Господи, и надеялся добиться этого.

Не было ничего в мире, что могло бы остановить меня.

— В стране, в которой я живу, — повторила я, — существует элементарный принцип справедливости, унаследованный от наших англосаксонских предков…

— Мисс Томпсон!

— …который ставит условием, что человек, обвиняемый в совершении преступления, будь оно маленькое или большое, считается невиновным, пока он или она не будут признаны виновными на основании веских доказательств…

Миссис Монтгомери спокойно сказала:

— Мисс Томпсон.

Если она тоже, хотела вступить в действие, что ж, окажем ей прием. Я повернулась к ней и сказала:

— Миссис Монтгомери, давайте сразу все выясним. Мы живем в Америке или нет? Является «Магна интернэшнл эйрлайнз» американской компанией или нет?

Она грустно посмотрела на меня:

— Мы не предполагали, что вы были виновны, мисс Томпсон. Доказательства слишком очевидны. На вас были вечерние платья, когда вы вошли в ресторан. Бутылка вина была принесена на ваш стол. Вы были в компании мужчины, который, как я понимаю, отъявленный игрок, некий мистер Брангуин. Вы и он позже вышли на террасу вместе. Это верно?

— Да, — подтвердила я.

— Неужели вы думаете, что наши правила деспотичны, или предназначены для подростков, или несправедливы, наконец, — продолжала она. — В ресторане присутствовало много людей, которые должны были заметить вас и ваших двух девушек-соседок по комнате. Вы можете себе представить, что они подумали о вас? Три наши студентки-стюардессы всего через несколько часов после приезда в Майами-Бич устроили пирушку в одном из дорогих ресторанов и в обществе известного игрока. Мисс Томпсон, вы думаете, что ваше поведение повысит нашу репутацию? Или вы думаете, что происшедшее предлагает альтернативу, кроме немедленного исключения?

Я встретила человека, красноречие которого вряд ли когда-нибудь мне удалось бы превзойти, и я понимала, когда оказывалась побитой.

— Вы совершенно правы, миссис Монтгомери, -сказала я и повернулась, чтобы уйти.

Мистер Гаррисон закричал!

— Томпсон! Вернитесь!

Итак, я возвращалась во второй раз. Он пристально смотрел на меня:

— Вы ничего не хотите сказать в свое оправдание? Кроме цитирования билля о правах? Вы можете объяснить ваше поведение?

— Зачем? — удивилась я.-Вы изгнали меня.