Небо и земля

— Что с тобой? — спросил Быков. — Чем ты встревожен, Кузьма?

Тентенников остановился и, вздохнув, сказал:

— Хоть ты на меня обижайся, но я из твоих слов ничего не понял.

— А что я тебе говорил?

— Из слов Николая, говорю, я ничего не понял. Как его определение понимать надо: «человек стихийный»? На что он намекает? Мне, по правде, невдомек.

— Чудак человек, — усмехнулся Быков, внимательно глядя на покрасневшее лицо Тентенникова. — Ничего обидного в словах Николая нет. Ну как бы тебе объяснить? Он хотел сказать, что ты человек размашистый, широкий, что порой, умом не поняв чего-нибудь, сердцем, нутром понимаешь быстрей…

— А Глеб был стихийный?

— Нет, Глеб как раз стихийником не был. Он умел легко понять самые трудные и запутанные вещи, но хватки твоей, тентенниковской, у него не было. Вот именно, волгарь ты, широкий человек, и характер твой особый. Ты иной раз такое делаешь, чего никто от тебя не ждет, вот именно неожиданное, — вспомни первый свой полет или недавний захват белого аэродрома.

— Так, так, — удовлетворенно сказал Тентенников. — Теперь я начинаю понимать, а то спервоначалу, поверишь ли, огорчился…

— Ты частенько зря обижаешься.

— Есть грех, — повеселев, ответил Тентенников и тихо спросил: — А Николай-то рад, что мы идем в Царицын?

— Конечно, рад, — ответил Быков. — Нас он хорошо знает, верит нам, немало земных дорог вместе с нами прошел. А в Царицыне нужда в летчиках большая. Ведь здесь сейчас главный узел гражданской войны. Здесь решается судьба революции. Недаром именно в Царицыне сейчас Сталин.

— Хотел бы я его увидеть, — задумчиво проговорил Тентенников. — После частых рассказов Николая я всегда мечтал Сталина повидать. Но раз ты командир отряда, то, конечно, тебя Николай к Сталину поведет, а на мою долю останется только твой рассказ…

— Я буду просить, чтобы и тебя вызвали вместе со мной, — если, конечно, у товарища Сталина найдется время для разговора с нами.

— Милый мой, дорогой! — воскликнул Тентенников. — Умоляю тебя, не забудь о своем обещании. Ведь это моя самая большая мечта в жизни — Ленина и Сталина увидеть.

Пароход причалил к пристани, и вскоре, распростившись с капитаном и штурвальными, летчики пошли в город.

— Я думаю, что лучше нам с Ванюшкой к моей тетке пойти, — сказала Лена. — Я, правда, с ней с тринадцатого года не переписывалась, но уж если жива старуха, то обрадуется нам. Подумай, Петя, она ведь не знает, что я за тебя замуж вышла. То-то удивится, если признает в тебе того самого летчика, который доставил ей столько тревог и волнений в десятом году, когда мы с тобой летели в Царицын.

— Да ведь вы тогда не в городе жили…

— Встретились мы под Царицыном, но там летняя дача была, а зиму тетка жила в самом городе.

— Ты, Леночка, там можешь пока отдохнуть, — весело сказал Тентенников, — и насчет обеда распорядиться. Вот мы и поболтаем потом на досуге, когда дела закончим. Ты только нам адрес скажи. Мы от Николая зайдем на пристань, выясним, когда прибывает отряд и наше имущество на барже, — и сразу к тебе, на новоселье.

— Сговорено, — сказал Ваня, но через мгновение, передумав, громко спросил: — А может, меня с собой возьмете?

Быков ничего не сказал в ответ, только посмотрел на Ваню, и тот замолчал, почувствовав по взгляду названого отца, что зря предложил себя в попутчики.

— Я тебя не отпущу, — сказала Лена, — мне одной скучно, да и неудобно тебе уходить: вдруг дорогой мне плохо станет, я ведь еще не совсем поправилась, вот и сейчас голова кружится…

— Я и не спорю, — хмуро ответил Ваня.

Летчики шли быстро и скоро свернули в переулок возле собора.

— Товарищ Григорьев здесь живет, — сказал Быков, оглядывая дом с мезонином, выходивший окнами в сад.

— Дома ли он теперь?

— Сейчас выясним.

Они открыли калитку и вошли в сад. Красноармеец с винтовкой, шедший навстречу, не ответил на расспросы летчиков до тех пор, пока не проверил документы. Внимательно прочитав удостоверения и даже поглядев их на свет, строго сказал:

— Вы не обижайтесь, но мы теперь всех проверяем. В Царицын враги посылают много шпионов. — Он еще раз оглядел летчиков и тихо промолвил: — А вам повезло. Иной раз товарищ Григорьев по трое суток сюда не заходит, а сегодня, на ваше счастье, дома обедает. Он вас примет, если к нему серьезное дело…

— Мы и без тебя знаем, что примет, — сказал обидчивый Тентенников. — Нас он, почитай, пораньше, чем тебя, знает.

— А вы не обижайтесь, — ответил красноармеец, — я вам ничего плохого не хотел сказать.

* * *

В низкой комнате с завешенными окнами было прохладно, и вкусно пахло свежими щами. Тентенников, как только поздоровался с Николаем Григорьевым, сразу же признался:

— Очень есть хочется.

— А я вас сегодня могу обедом накормить, — сказал Николай, — день нынче удачный: хозяйка мне на обед сварила целый котел щей…

Обедали молча, и только потом, когда с едой покончили и закурили, — Тентенников — свою витую трубочку, Григорьев — папиросу, Быков — аккуратно скрученную козью ножку, — беседа стала оживленной.

— Летчиков-то здесь нет еще? — спросил Тентенников.

— Летчики, конечно, есть, — сказал Николай, — но сколько их сюда ни посылай, все мало будет. У белых на Царицынском фронте не один авиационный отряд, а у нас самолетов еще маловато. Так что вам рады… Вовремя приехали.

— Мы торопились, — признался Тентенников. — Ведь здесь товарищ Сталин, а мы его мечтаем повидать.

— Если хотите повидать Сталина, то я вам могу оказать помощь в этом деле. Сегодня митинг на заводе, Иосиф Виссарионович выступает, вы его там и увидите.

— А как же мы туда попадем?

— Со мной поедете!

Теперь Тентенникову не сиделось на месте, он растерянно смотрел то на Николая, то на Быкова и, наконец, спросил:

— А когда же мы туда поедем? Не опоздать бы…

— Не опоздаем, — весело отозвался Николай.

— И скоро пойдем?

— Через полчаса.

— А вдруг нас не пропустят?

— Со мной пропустят.

Тентенников отошел к окну, отдернул штору и долго глядел на пыльную царицынскую улицу, по которой шли редкие прохожие. Тем временем Быков, подвинувшись ближе к Николаю, рассказывал ему шепотом о недавнем огорчении Тентенникова.

— Вот ведь как, — громко произнес Николай, сдерживая улыбку, — оказывается ты, Кузьма, на меня в обиде?

— Это за что же?

— За то, что я тебя стихийником назвал.

— Было дело — очень обиделся, — чистосердечно сказал Тентенников. — Я человек самолюбивый. Да вы в биографию моей жизни вдумайтесь, неспроста я так обидчив. Ведь с малых лет как жил? В нужде, в лишениях. И если бы не было у меня силы да упрямства в характере, то я бы, может, плохим человеком стал бы. Но я с первых дней юности умел за себя постоять, — и сколько раз хозяева меня прогоняли с работы за то, что кланяться не хотел, унижать себя не позволял…