Небо на двоих

Закрыла глаза, кажется, всего на один миг, но когда открыла, за окнами уже было темно. Колючий подбородок упирался мне в щеку, а еще меня обнимали. Всем телом.

Я запрокинула голову и наткнулась на его взгляд.

Он смотрит на меня, а я на него. Гроу по-прежнему бледный, но я как- то некстати ловлю себя на мысли, что эта бледность ему идет. Ему вообще все идет, если уж так подумать, но это я лучше оставлю при себе. Приберегу на потом, когда буду готова сказать, и...

– Это значит, что ты моя, Танни Ладэ? Вот уж он точно никогда не тормозит.

– Не торопи события, Джерман Гроу, - отвечаю я.
– Это значит, что я лежу у тебя в постели, и мы обнимаемся.

– Ладно, - говорит он, - меня устраивает.

И прижимает к себе, щетина скользит по щеке и виску, это совершенно точно запрещенный прием. Гораздо более запрещенный, чем сцепленные на моей талии пальцы, которые я чувствую даже через достаточно плотную ткань больничной рубашки. Кстати...

Я приподнимаю покрывало и заглядываю туда.

– М-м-м-м...
– говорю.
– Тебе идет рубашка в горошек.

– По-моему, фервернцам надо всерьез озаботиться проблемой обеспечения медицинских учреждений нормальной одеждой, - хмыкает Гроу.

– А у меня в полосочку, - заявляю я.
– Они, наверное, так женщин и мужчин различают.

– Тебе не кажется, что в это различие закралась ошибка? Полосочка больше подойдет для мужчин.

– Я что-то не поняла, - отпускаю одеяло и смотрю на него, - это что за ущемление по половому признаку?

– Ты первая начала, - сообщает Гроу.

Причем говорит это настолько серьезно, что я напрочь забываю, о чем вообще хотела с ним разговаривать. У меня мысли крутятся только вокруг полосочек и горошка.

– Кстати, с ним все в порядке, - говорю я.
– Спасибо, что спросил.

– Я знаю, - говорит Гроу, - это было первое, о чем я спросил, когда продрал глаза после эпично-плавательных выступлений.

– И что ты спросил?
– интересуюсь я.

– Как они?

Такой простой вопрос почему-то отзывается теплом во всех уголках сердца. Ну, или просто во мне.

– Тебя сразу поняли?
– спрашиваю я, глядя ему в глаза.

– Я уточнил.

– А у меня была...
– я хочу сказать «угроза выкидыша», но понимаю, что это совершенно точно лишнее, поэтому добавляю: - Леона.

– Была?
– интересуется он.
– Или жила?

Вот теперь я смеюсь, а он продолжает тереться об меня своей щетиной, когда устраивается поудобнее, и кажется, я понимаю, что это действительно запрещенный прием.

– Значит, ты в курсе, что устроил мой кузен.
– Гроу сдвигает брови.

– В курсе, - сообщаю я.
– Он был слегка не в себе.

– Слегка, - повторяет Гроу, нахмурившись.
– Знаешь, я тут подумал, что не хочу о нем говорить.

– А о чем хочешь?

– О ком, - его ладонь ползет ниже и ложится мне на живот.
– О тебе.

– А что обо мне говорить?
– интересуюсь я.

– Ты даже не представляешь, какая ты была красивая.

– Была?!

– Когда была драконицей, - сообщает он с таким видом, как будто так и надо.

– То есть сейчас я некрасивая?
– говорю я и тут до меня доходит.
– Стой! Ты видел мою драконицу?

– О да.
– Он смотрит в сторону вазы с цветами, стоящими на столике у окна.
– Кто придумал эту идиотскую традицию таскать в больницу цветы?

– Мне нравится, - я пожимаю плечами.

Вторая ваза стоит на тумбочке с моей стороны, я бы даже сказала, не ваза, а ведро.

– Ладно, вернемся к моей драконице, - я чуть крепче прижимаюсь к нему, - какая она была?

– Истинная.

– То есть... как Леона?

– Леона до тебя не дотягивает. Ты была покрупнее и такая отчаянная...

– Жаль, ты это не снял на видео.

– Я хотел, но у меня ребра разваливались.

– Ой!
– пискнула я и попыталась отодвинуться. Гроу только сильнее сжал руки:

– Куда?!

– Ребра, - сказала я.
– Тебе совсем не больно?

– Слава современной медицине, нет, - хмыкнул он.
– Хотя подозреваю, что я просто под обезболивающими.

На всякий случай я осторожно сдвинулась на постели, и в целом, так тоже было удобно: голова покоилась на его плече, с такого ракурса щетина на его подбородке была видна, но меня не касалась. Зато я не удержалась, потянулась к ней пальцами и провела осторожно, едва скользя подушечками.

– Не делай так, - сказал Гроу.

– Почему это?

– Потому что здесь камеры, а я безумно давно тебя не касался. По- настоящему.

– Зато касался Сибриллы, - фыркнула я. Плечо Гроу под моей щекой напряглось.

– Сколько раз мне нужно тебе повторить, что между нами ничего не было?

Я хотела сказать, что повторять мне не нужно, но он неожиданно отвернулся к окну. Обиделся что ли?

– Эй, - сказала я.
– Гроу, я пошутила. Он не ответил.

– Гроу!
– я повысила голос.
– Ну что ты как ребенок, в самом деле?

– Я давно не ребенок, Танни, - говорит он.
– И я безумно долго считал, что тебя в моей жизни больше не будет. Около месяца, или вроде того. Мне казалось, что это правильно, но это был самый паршивый месяц в моей жизни. Я пытался прокручивать дни у себя в голове, и вроде как себе обещал, что завтра мне станет проще. Проще не становилось. У меня было две жизни, одна - с тобой. И все остальное - без.

Я открыла рот, но поняла, что у меня в голове опять одни полоски с горошками.

Особенно когда Гроу повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Так глубоко, что перехватило дыхание.

– Знаешь, как начинался мой день? Я просыпался и старался не думать о том, что рядом со мной нет тебя. Что запах твоих волос - это игра воображения. Я шел в душ и говорил себе, что все так и должно быть, что теперь у тебя будет новая жизнь, и может статься, когда-нибудь я даже смогу это принять. Иногда, правда, я просыпался после снов о тебе, и было достаточно сложно объяснить своему...