Небо на двоих

– У нее пустынный огонь, - Рон.

– Неважно.

Я взмыла ввысь.

– Все будет хорошо, - пообещал Гроу, глядя мне в глаза.
– Слышишь, Танни?

– Я тебе не верю.

– Все будет хорошо, - повторил Рон. Да, это точно был он, рядом со мной.

И я бы поверила, но в эту минуту меня в очередной раз накрыло огнем. Он был повсюду, втекал в меня из каждой капельки палящего воздуха, попытка вдохнуть закончилась тем, что легкие словно сдавила раскаленная рука. Когда Гроу крепче прижал меня к себе, я вцепилась в него, игнорируя тот факт, что он глюк. Глюк неожиданно сдавленно вздохнул, а после поинтересовался:

– Танни, какая у тебя группа крови?

– Вторая, - выдавила я.

– Кажется.

– Кажется?!

– У меня вторая!
– рявкнул Рон.

– Вы рехнулись!

– Мы не довезем ее до больницы. Она сгорит.

Это сказал Гроу, и сказал так - надломленно и болезненно-страшно, что я вдруг поняла: это не бред. Это не бред, он действительно откуда-то взялся в этой пустоши, а я действительно сгораю в огне, который в меня заливал Тергран.

Пустыня, лица съемочной группы и звездное небо проплывали надо мной, мерно покачиваясь. Я все еще летела, но летела какими-то рывками, подпрыгивая. То, что меня по-прежнему прижимают к груди, даже не сразу поняла. Только когда попыталась приподнять тяжелую голову, напоминающую перевернутую кастрюльку с кипящим супом, у которой вот-вот сорвет крышечку, услышала рычание:

– Не дергайся!

Очень хотелось, можно подумать.

Кажется, в пустыне нехило так разогрело, подумалось мне. Потому что запрокинутое лицо горело, как если бы я перележала на пляже в Зингсприде в полдень. Руки Гроу и его каменная грудь тоже казались раскаленными: до той минуты, пока темное небо не сменилось невысоким светлым потолком, а жар прохладой. Она обтекала пылающую кожу, под спиной тоже было что-то прохладное, и это прохлада втекала в меня сквозь поры.

Хорошо-то как...

Вместо Гроу перед глазами возникло лицо другого мужчины. Ненадолго. Потом лицо сменилось лысиной и плечами: судя по белому халату, медика.

– Эсса Ладэ... Эсса Ладэ, вы меня слышите?!

– Гроу, - позвала я, и медика тут же оттеснили в сторону под недовольное:

– Вы мешаете мне работать!

– Я не хочу умирать, - сказала я.
– И его убивать я тоже не хотела.

– Я знаю, - процедил он.
– Я знаю, Танни. Ты не умрешь.

– Местр Гранхарсен! Вы мне мешаете.

– Вечно ты врешь, - сказала я и улыбнулась. По щекам текли слезы, и сразу же испарялись.
– Ты обещал, что мы будем вместе его воспитывать.

– Мы будем, - хрипло выдохнул он.
– Вместе. Уже не будем.

Я знала, что не переживу эту ночь, и знала, что должна сказать ему все, что сейчас чувствую, но Гроу уже отодвинули в сторону. Я чувствовала его пальцы, сжимающие мою руку: ту, которая стала проводником огня в мое тело, а вот укола даже не почувствовала. Ледяной воздух обтекал горящую меня, и сейчас было даже все равно, что Сибрилла станет его женой (потому что очень эгоистично просить кого-то любить тебя вечно, если ты умираешь). Эта странная мысль посетила меня в ту минуту, когда в меня хлынуло уже другое пламя, гораздо более мягкое.

Оно текло по венам, смешиваясь с выжигающим огнем, вымывая из меня остатки страха и дрожь. Я цеплялась за руку, за сильные знакомые пальцы, и, хотя я не могла его видеть, я не хотела их отпускать. Не хотела, но мои разжались сами.

И я упала в глубокую бесконечную темноту.

Глава 10. Танни

Айоридж, Лархарра

Великую вещь в свое время изобрел один выдающийся ученый, тезка нашего Бирека. Бирек Энгерманн, между прочим, из Ферверна (там до чешуи умных мужиков было) придумал восстановительные гибернационные капсулы, в которых происходит полная перезагрузка организма, пережившего даже самый серьезный стресс. Ну, или вливание огонька, если можно так выразиться.

О-го-нек.

Эта мысль выбрасывает меня на поверхность изо всех прочих, в частности, о Биреке Энгерманне (если бы не он, как бы я вообще потом пришла в себя так быстро), но еще быстрее выбрасывают ощущение пальцев на моей руке. То есть когда я там в пустоши проваливалась в никуда, это было нормально, а сейчас...

Широко распахиваю глаза: Гроу спит на моей постели. То есть не на моей постели, он спит в кресле и умудрился сползти небритой физиономией на больничную постель, та сторона лица, которая повернута наверх - сплошной синяк, если можно так выразиться, скула рассечена, и на ней швы. У иртханов, по идее, не должно оставаться шрамов, особенно если их тоже запихнуть в гибернационную капсулу, это я отмечаю автоматически. Равно как и то, что его ладонь накрывает мою, а потом я подскакиваю вместе с кучей датчиков, которые на меня налепили.

Аппарат ругается звучным писком, Гроу открывает глаза и, наткнувшись на мой взгляд, резко поднимается. Правда, руку мою не выпускает, как будто его приклеили.

– Прости, вырубился...

– Он умер, да?
– спрашиваю через силу, потому что у меня сдавливает горло.

Странно, что у меня вообще хватает сил об этом спросить, и рука (та, что свободна), неосознанно тянется к животу. Ответить Гроу не успевает, потому что в палату входит врач.

– Ферн Гранхарсен, могу я попросить вас выйти?

– Набла с два.

– Так и я думал.
– Врач смотрит на меня и поправляет очки.
– Эсса Ладэ, давайте знакомиться. Эльгерд Вангсторн, ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете?

Паршиво. Я чувствую себя паршиво, потому что так же, как Теарин, не могу почувствовать своего ребенка. Руки холодеют еще сильнее, я выдергиваю вторую из захвата Гроу и обнимаю себя.

– Эсса Ладэ?

– Танни, - Гроу тянется ко мне, но я отшатываюсь.

– Эсса Ладэ, поговорите со мной, - врач приближается.
– Мне нужно понять, как вы себя чувствуете.

– Я жива.

Это единственное, на что меня сейчас хватает.

– Что ж, это определенно радует, не так ли?
– Он склоняется надо мной и достает наблов фонарик. Этот наблов фонарик я запомнила в той больнице, у того доктора, который через пять минут скажет мне, что я беременна, а этот... ровно через столько же скажет, что нет.

Пять минут - это слишком долго, мне нужно понять, что его нет сейчас, и учиться с этим справляться. Пусть все внутри вопит о том, что не надо этого делать, что пока у меня есть надежда, а потом не станет даже ее, я смотрю на врача и четко произношу:

– Мой ребенок погиб.

Это даже не вопрос. Утверждение.

– Что?
– он хмурится.

Я была беременна, хочется орать мне. Я была беременна, вы что, даже этого не уловили?! Но прежде чем я действительно начну на него кричать, он говорит:

– С вашим ребенком все в порядке.

– Что?
– теперь уже переспрашиваю я.

– С вашим ребенком все в порядке, - произносит он, - а теперь позвольте мне...

Я не хочу ему ничего позволять, потому что меня трясет. Мне хочется вцепиться в постель и орать от радости, и... этого не может быть, правда? Я сплю? Или все еще брежу? Наталкиваюсь взглядом на Гроу: он поднялся из кресла, сложил руки на груди и смотрит на меня. Этот взгляд меня замораживает, как будто я застываю во времени. Сейчас это даже хорошо, потому что пока я вот так, не отрываясь, смотрю на него, врач сверяет показания датчиков на планшете и говорит: