Небо на троих
Шрифт:
Как же трудно отвести взгляд от её груди… Арнэй помнит, какая она упругая, бархатистая наощупь… Полная, переполняющая ладонь… с аккуратными тёмными сосками… Твёрдыми. Бархатистыми. Сладкими…
Драгх помотал головой, отгоняя морок.
Он же разорвёт сейчас на ней форму и трахнет прямо стоя, у стены!
Нет! Нельзя! Нельзя…
А… почему, собственно, нельзя?!
В голове клубится туман, в штанах распирает, пульсирует… больно…
С трудом сфокусировавшись на её лице, драгх отметил мимоходом, что всё это время птаха и не переставала говорить… что-то
Сердце опять кольнуло, грудь сдавило знакомым предчувствием, словно сейчас… вот прямо сейчас что-то произойдёт… Что-то важное. Настолько важное, что важнее этого ничего в мире нет и быть не может! Да что там в мире! В тысяче миров…
Такое уже было с ним… Несколько раз… Но ничего не происходило…
— …Избалованные засранцы! Индюки напыщенные! Лоси долбоящерные! Дубины!! — донеслось до него сквозь чарующую музыку голоса феникса.
Медленно, словно двигается под водой, Арнэй снова шагнул вперёд и когда ощутил у своей груди гулкое биение её сердца, понял, что прижимает феникса к стене. Теперь отступать ей некуда.
По-прежнему медленно, словно время внезапно смешалось с пространством, превратилось в единую клейкую массу, в застывающую смолу, где нет воздуха, но эта невозможность сделать вдох почему-то не волнует, Арнэй Адингтон сжал смуглые хрупкие запястья пальцами, поднимая руки пташки ей над головой.
35.2
Птаха замолчала, дёрнулась пару раз, упрямо закусив губу, а потом странно обмякла под его взглядом. Но сама глаз не опустила.
Он зажал её запястья одной рукой. Большим пальцем второй провёл по полным губам, оттягивая нижнюю.
— Концерт «Китов в небе», — проговорил Арнэй хрипло. — Два или три года назад… Ты там была?
Она не сразу ответила, сглотнула, беспомощно поморгала, не отводя от него глаз.
— Отвечай.
— Три… года, — тихо, с дрожью в голосе ответила она. — Я тогда только приехала в столицу и… Киты… Это же мечта, легенда… не удержалась…
Драгх кивнул своим мыслям.
— Открытие галереи Сабвэй в Кастлтауне, — продолжил он перечислять. — И выставка этого остроухого педика… альва…
— Рупиконсэль… — прошептала она.
Драгх замер. Тогда точно также сдавливало грудь и накатывало странное, раздирающее душу оцепенение. Ощущение не то безвозмездной утраты, не то находки… чего-то важного… такого необходимого…
Симбионт тогда оглушил его болевым шоком. Вышел из-под контроля, сволочь магическая! Чуть было не взял над ним, над своим хозяином верх! То ещё ощущение… Странно, что эта энергетическая гадость сейчас молчит.
А может, потому что он… всё же нашёл?
— Мне показалось, крошка, или ты назвала меня засранцем и индюком? И лосем?
И она всё-таки опустила взгляд. Щёки её так заалели, что любо-дорого. А луч солнца из окна вдруг наложил витиеватый отблеск на нежную смуглую кожу. На мгновение даже показалось, что это та самая серёжка
в крыле носа, с цепочкой, что вздымается к волосам…— Так назвала или показалось?
— Я… — она подняла на него виноватый взгляд и в следующий миг он её поцеловал.
Словно с разбега нырнул в обжигающе ледяные, бурливые воды!
Не дыша, не в силах вдохнуть смял её нежные, податливые губы своими, проник языком в рот!
Она замерла под его руками, губами, растерялась… И ничего более сладкого, чем эта её растерянность и беззащитность, её податливость Арнэю пробовать не доводилось.
А потом его с головой захлестнуло волной пламенного стыда, смущения… и желания, что повлекло за собой этот самый стыд…
Драгх ощущал, как дрожат губы феникса, как гулко бьётся сердце у его груди, как внутри её тела разливается ответное желание.
И она ответила на поцелуй!
Поначалу робко, но, когда он, не сдержавшись, сдавленно замычав, укусил её за губу, выбивая из груди стон, всхлипнула и шумно вздохнув, застонала протяжно, целуя его в ответ.
В этом поцелуе не было места мыслям, сомнениям, страхам.
Не было места двоим.
Только пронзительный перезвон ощущений, песня соприкосновений душ, сердец, тел…
Её губы были слишком сладкими, слишком податливыми, чтобы от них оторваться. Каждое мгновение полыхало вспышкой, всё ярче и ярче, и каждая вспышка сияла целую вечность.
— Девочка моя… пташка… не бойся… никому тебя не отдам. Ты моя… только моя…
Воздух, наконец, со свистом проник в лёгкие, вскружил голову, заставил отстраниться и припасть к ней в поцелуе снова. Поскольку голову она запрокинула, тоже глотая воздух, Арнэй принялся покрывать поцелуями бархатную нежную щёку, шею… расстёгивать неловкими, непослушными пальцами одной руки пуговицы форменной блузки, переходя к груди.
35.3
Выпустив её запястья, драгх стал помогать себе второй рукой.
Она не оттолкнула его, лишь запустила пальцы в его волосы… не подозревая, что нарушает тем самым второе его табу — его волос не позволено касаться любовницам, но ощутив её нежные пальчики на своём затылке, Арнэй понял, что ещё минута — и он просто с ума сойдёт.
Забыв обо всём и в первую очередь об обещаниях, данных брату, Арнэй торопливо поглощал умопомрачительный коктейль эмоций феникса, сотканных из жгучего, дикого пламени!..
Приспустив кружевной бюстик, драгх припал в поцелуе к маленькому смуглому соску, перекатывая второй между пальцев.
В голове звенело от её сладких стонов, на губах ощущение знойного, бархатистого пламени…
Приласкав таким же образом и вторую грудь, драгх обхватил руками талию птахи, приподнимая ту над полом. Она всхлипнула, когда он шумно втянул воздух, уткнувшись носом в нижнюю часть её живота, тяжело задышала, когда простонал, не отстранившись:
— Какая же ты сладкая, пташка, какая же сладкая… С ума меня сводишь… Девочка моя…
Птаха ахнула, когда он рывком поднял её выше и перекинул её согнутые в коленях ноги через свои плечи.