Небо над дорогой

— Сер, я это понимаю. Мы с тобой много разговаривали об этом, я всё помню. И про конформизм, и про стагнационный порог, и про социальную зависимость…

…И про аномию Дюркгейма¹ даже. Чего только ни наговоришь со скуки и от отсутствия собеседников. Я вот для Криспи ликбез проводил. Должен же в их Совете Молодых быть хоть кто-то умнее утюга? Кажется, сейчас мне это аукнется. Всякое доброе дело должно быть наказано.

— …Но это понимаю я одна. Есть ещё несколько человек, но они мзее, их никто слушать не станет. А меня просто не хотят. Меня в Совете считают странной занудой и терпят только как пострадавшую в операции по спасению Йири. Считают, что я немного умом подвинулась, так что можно выслушать, покивать, выкинуть из головы эту муть и идти развлекаться. Мы сваливаемся в новую стагнационную яму, но никто этого не видит! Да, моя инициатива по реадаптации Йири была глупой, непродуманной и опасной, я это сейчас понимаю. Но она была! За последние пять лет в Совете ни одного нового проекта, кроме развлекательных. Сфера общественных развлечений растёт, но и только. В общем, Сер, это надо менять. Альтерион нуждается в срочных реформах! Юные лишь развлекаются, Молодые Духом увязли в интригах и делёжке Вещества, полностью устранившись от управления…

— Я думал, Вещество — это Страшная Тайна.

— Не такая уж страшная. У нас вообще с тайнами не очень. Тем более, сейчас, когда у Коммуны какие-то проблемы с поставками, возник дефицит… Как ты говорил, что в мешке не утаишь?

— Буратино.

— А что это?

— Нечто вроде ваших Юных. Шустрое, наглое, с тупой деревянной башкой, вечно норовит что-нибудь на халяву отжать.

— Я хочу спасти Альтерион, Сер.

Ну вот, так я и думал. Жанна, твою мать, Д’Арк. Наглядный пример того, до чего политика доводит хороших девочек. Но Криспи про неё не слышала, разумеется.

— Крис, давай по-честному. Неловко о таком спрашивать девушку, но… Сколько тебе лет?

— Двадцать семь. Пять потерянных мне не списали, увы.

— То есть, через три года тебе стукнет тридцатник и, опаньки, ты — мзее. В вечно молодые засранцы тебя, с учётом дефицита Вещества, скорее всего, не позовут. Так?

— Да, это так, Сер. Но дело не в этом…

Я пристально и скептически посмотрел в карие глаза.

— Ладно, не только в этом, — призналась девушка, — мне действительно очень обидно будет всё бросить и уйти из Совета. Я не вижу себя мзее, моё место — там! Но я вижу, что Дело Молодых пора отменять. Надо увеличивать возраст ответственности, расширять права мзее, менять взгляды общества на развитие науки. Надо честно рассказать всем, что мы стагнируем, а Альтерион в опасности!

Святые методологи! Что я слышу? Perestroyka и Glasnost, клянусь лысиной Горбачёва! Чёрт бы побрал мой болтливый язык.

— Крис, девочка моя, — сказал я по возможности мягко, — мы с тобой много-много разговаривали об устройстве общества, так? Я рассказывал тебе, что такое устойчивые стратификации, что такое общественный договор, что такое институционализация и элитный консенсус?

— Да Сер, я очень тебе благодарна…

— Так какого ж в анус драного Хранителя ты ни хрена не поняла?

Сидит, глазами лупает. Аж слёзки от обидки выступили. Эли заёрзала, словила эмоцию, закрутила головёнкой вопросительно — кто, мол, девочку обижает?

— Но, Сер…

— Крис, то, что ты сейчас предложила, — это социальный суицид. Ты хочешь выбить из-под общества все базовые константы, разрушить все общественные договорённости и вывалить кишками наружу все общепринятые умолчания. Потрясая над головой обосранным бельём элит. Знаешь, что будет?

— Что?

— Говно с него разлетится куда дальше, чем ты можешь себе представить.

— Но ведь это плохие константы, дурные договорённости и отвратительные умолчания. Так быть не должно!

Эли не выдержала, прижалась к ней, обняла ручонками и зафонила примирительно-ласково, успокаивая. Не выносит эта мелочь конфликтов.

— Крис, ты права. Но это так не работает. Ты, сама того не понимая, планируешь революцию. А революция мало того, что пожирает своих детей, она ещё и высирает их огромной вонючей кучей на обломки рухнувшего общества. И потом несколько поколений потомков разгребают это дерьмо, проклиная тех, в чью голову пришла такая замечательная идея.

— Но так, как сейчас, тоже нельзя! Что же делать?

— Медленно, шаг за шагом, менять общественный уклад. Завоёвывать умы, внедрять новые социальные парадигмы. Готовить общество к переменам. Нельзя развернуть такую машину, как государство, резко на полном ходу. Оно просто пизданётся в кювет на повороте.

— Я не знаю, как это делать. У меня мало времени. Всё плохо и становится с каждым днём хуже.

Эли нежно обнимала её и как-то помурлыкивала, что ли. Криспи сначала сопела обиженно, но постепенно начала успокаиваться.

— Сер, ты мне нужен, — сказал она наконец.

— Мне тоже много чего нужно. Например, моя семья.

— Если ты будешь со мной, тебе не придётся забирать семью. Останься в Альтерионе — и мы вместе изменим его! Ты столько всего знаешь, мы сделаем Альтерион таким, каким он должен быть. Построим мир, в котором твоей семье будет хорошо! Вместе мы сможем всё! Ты, такой умный и смелый, сидишь сычом в этой башне, а мог бы стать первым в Альтерионе! У тебя будет всё. И я тоже буду…

Она придвинулась, положила руки на плечи, заглянула в глаза, потянулась ко мне губами…

Между нами оказалась обхватившая нас ручонками Эли, и то, что случилось дальше, я малодушно отношу на её счёт. Она стала эмоциональным проводником, мостиком, усилителем с положительной обратной связью, мы чувствовали друг друга как себя и были чем-то единым в нарастающем по спирали влечении. Сдается мне, именно эта функция была в ней основной, ради неё это мелкое существо выводили её создатели. Устоять было невозможно, и я грехопал. Это был ураган, торнадо, отвал башки и высочайший в своей точности резонанс двух партнёров, в котором идеальным и очень активным медиатором была Эли. Это, наверное, вершина того, что может получить человек от секса. Никогда в моей жизни даже близко ничего такого не было. Я люблю свою жену, но мне не было даже стыдно. Точнее, мне было немного стыдно от того, что мне не стыдно, и прочие вторичные проекции. Но и только. Будем считать это за очень яркий эротический трип, потому что наяву такого не бывает.

Когда мы, наконец, оторвались друг от друга, световоды башни уже розовели восходом.

— Кри, мы…

— Ничего не говори, Се. Просто ничего не говори. Это — моё. Как бы дальше всё ни повернулось, у меня было это. Кто быстрее в море?

И мы рванули, как были, голышом, к пляжу, и Криспи успела первой, потому что девочкам бегать голыми ничего не мешает. А вот Эли с нами не побежала, поэтому в море мы просто купались в холодной утренней воде, смывали с себя ночной пот и любовались восходом. Восходы тут великолепные, как нигде.

Мы ещё успели попить кофе, прежде чем открылся портал и Криспи ушла.

Я сидел, думал и гладил по голове мурлыкающую у меня на коленях Эли, когда со второго этажа спустилась Настя. Эли казалась абсолютно и полностью довольной жизнью, кажется, она получила этой ночью немалый кусок нашей телесной радости. А вот Настя выглядела изрядно смущённой. Быстро поздоровалась и ускользнула вниз, в душ. Я вздохнул и принялся готовить завтрак. Ну да, возможно, ночью мы были шумны и тем непедагогичны. Но я всё равно ни о чём не жалею, хотя немного сожалею об этом. О том, что не жалею. Чёрт, неважно. Права Крис — у нас это было, и оно останется с нами. Не надо ковырять, поцарапается. Заверну в мягкую тряпочку и уберу в дальний-дальний угол памяти. Когда стану старый, и маразм не даст запомнить, что я ел на завтрак, буду доставать из закромов вот такие воспоминания, тихо над ними вздыхать и пукать в казённой богадельне. Или где я там буду доживать в обнимку с Альцгеймером и Паркинсоном.