Небо над Патриаршими

Так произошло мое знакомство с приборной панелью самолета Бизнес-Джет HAWKER и его капитаном Садакиным А.Е., произнесшим недвусмысленную фразу.

Знал бы он в тот момент насколько окажется прав, – навряд ли бы так иронизировал. Хотя, возможно, он просто озвучил очевидный факт. Простой и очевидный – для него и знаковый – для меня. Как часто случайно брошенная фраза одного становится ключевым значением в жизни другого. Часто. Достаточно часто. Только мы это не всегда замечаем и не сразу придаем должное внимание. Но со временем эта фраза приживается где-то внутри, – в черноземе души, – укрепляется, укореняется и начинает прорастать. Сначала неловко, едва уловимыми позывами. Затем сильнее, будто заявляя о себе. Затем еще сильнее, уже более настойчиво. Пока, наконец, не начинает свербить внутри жгучим желанием. Здесь-то и начинается волшебство. Здесь-то и начинается магия. Когда, казалось бы, на совершенно абсурдные невыполнимые задачи ты начинаешь находить варианты реализации. Шаг за шагом, посыл за посылом, усилие за усилием… но невыполнимое складывается в какую-то более-менее внятную картинку, абсурд обрамляется смыслом, а ресурсы начинают подтягиваться с каких-то неведомых сторон. И проходит совсем немного времени или много (все относительно в степени свободы и шкалы мерила), и, вот, ты сидишь уже в своем абсурде. С довольной улыбкой такой сидишь. Плотненько так, уверенно. И, оглядываясь назад, немного офигеваешь, как ты вообще все это смог проделать… не струхнул в сложный момент, хотя таковых было немало. Но ты собрался и все же отважился еще на рывок. Оттого и сидишь теперь довольный. С четким пониманием, что второй раз такого бы не исполнил. Жаль, что в тот момент уже, наверное, и не вспомнишь того, кто однажды бросил тебе не двусмысленную фразу, ставшую судьбоносной на твоем пути. Жаль, потому что было бы совсем не лишним поблагодарить его. Просто сказать спасибо этому человеку. Ведь всем нам – человекам – очень важно быть нужными, очень нужно быть важными и просто знать, что наше рутинное существование имеет здесь какой-то потаенный смысл – значимость в жизнях других людей. А что может быть значимее некогда случайно брошенной фразы, ставшей по итогу решающей в судьбе другого…

Разве что, спасенная жизнь.

Но ни есть ли это одно и то же?

К слову, мне удалось поблагодарить этого пилота. Но гораздо раньше, чем до меня дошел смысл его фразы. И гораздо позднее, чем жизнь дала крутой поворот.

– Зачем вы летаете, капитан? – спросила я, прежде чем покинуть кабину и занять свое место в салоне перед посадкой.

– Для меня это способ чувствовать жизнь, – ответил он, устремляя взгляд куда-то вдаль, выше линии горизонта. – Самолет – не самоцель. Это способ. Способ вырваться из искусственного мира, что выдумали для себя люди. Где мерилом выбрали цифры, а самым важным решением в жизни – выбор, в каком из светских заведений скоротать вечер. Рисковый способ, я понимаю. Но в общественном транспорте в час пик по дороге с престижной работы домой в режиме пять/два я задохнулся бы быстрее.

– Спасибо вам, – сказала я тогда, на секунду задержавшись в дверном проеме, чтоб запечатлеть взглядом его волевой затылок.

– За что? – усмехнулся он, повернувшись в мою сторону.

– За честность, – ответила я и поспешила удалиться, дабы не мешать профессионалу делать свою работу.

“Не может весь мир жить одинаково”, – рассуждала я, отсиживаясь чуть в стороне, и небрежно мониторила диалог в ожидание, когда он перейдет в стадию распределения ролей и позиций. “Ресурсов не хватит”.

У принимающей нас сегодня стороны эти ресурсы были. Было даже больше, чем она демонстрировала. Поэтому она по умолчанию и брала на себя роль установителя стандартов. А вместе с ними и правил, автоматически сдвигая оппонента на роль вопрошающего. Небрежно так, по-братски, – ладонью по спине. Напоминая тем самым, что с уровня похлопывания по плечу до пинка под зад – не такое уж большое расстояние. А в государственных масштабах – вообще, считай, что его нет.

Его в и любых масштабах, по факту-то, нет и не было. Но как еще выразить снисходительность и расположение к тем, кому до этих стандартов при всем желание не добраться… и при всех потугах – не достичь. Однако империя, живущая в добре и достатке, сердобольна. Она непременно желает того же и остальным. Страстно желает. Жгуче так. Выжигающе, я бы сказала. А если те – остальные – противятся, она начинает объяснять доходчиво, с напором, – засылая на них ядерные ракеты и смертельные вирусы. Вынуждено, разумеется. Все ради благого дела. Только для того, чтобы те, наконец, образумились и зажили уже и в добре, и достатке. И счастие. И непременно по заданным ею критериям “достойного счастия”. А тот факт, что ресурсы ограничены и сосредоточены локально, и при нагрузке по уровню заданных критериев планета просто высохнет и задохнется, – ее совершенно не колышут. Есть постановление: человек рожден быть счастливым. Отсюда вывод: хочешь быть счастливым – соответствуй; не соответствуешь, – ты не человек. Все.

Константину пришлось соответствовать. И по уровню, и по статусу. Хотя ресурсы его трещали по швам…

\\\

– Наше положение весьма непростое. Весьма, – рассуждала я по итогам встречи.

Мы ожидали обратного вылета в здание аэропорта. Бизнес зал был расположен на втором этаже, пустой и не уютный. Разве, что кофе готовили более-менее сносным и кресла глубокие и мягкие – пока это и спасало ситуацию в целом. А она нагнеталась с каждой минутой. Самолет был давно готов к вылету, но погодные условия распоряжались задержкой как минимум в два часа. Два часа напряженного высиживания напротив друг друга и молчания, за которым каждый в равной степени понимает важность предстоящего диалога, но тактически выжидает, когда оппонент начнет первым. И знает, что не начнет.

Непростое, скажу я вам положение. Очень непростое.

Дабы чем-то заполнить пространство я достала из сумочки пудреницу и посмотрела в зеркало. Ничего нового я там не увидела: безупречный макияж, идеально уложенные волосы. Я сделала пару привычных жестов и замерла. Я буквально ощутила, как его взгляд задумчиво изучает мои тонкие пальцы, затем будто отталкивается от края пудреницы и скользит по моим чертам. Я притаилась, чтобы не спугнуть эти изучающие блуждания.

“Я не смогу отказаться от нее”, – гласили они. “Не смогу, черт возьми!”

Он потянулся к столу и достал из пачки очередную сигарету.

“Мы проделали мощную работу. Огромную совместную работу. И совершили то, что мне было необходимо. Теперь мне нужно…”, – он потер пальцами сигаретный фильтр, будто подыскивая правильное выражение. “Теперь нужно будет… порвать с ней”.

«Порвать!», – внезапная усмешка вырвалась вдруг наружу и, в ней отчетливо читалось, что он усмехается собственной глупости.

«Что порвать? Будто мы тайные любовники, в самом деле”, – он легким движением оторвал от сигареты фильтр и бросил его в пепельницу. “Мы даже не прикасались друг к другу по-человечески. Все – игра одна, демонстрация на публику. Она – в найме у меня, не более. Как охрана или водитель. Или летчик этот бестолковый, который никак не может взлететь. Нижний край облачности испугал его!”

Он рывком отстранился в кресле и заглянул в окно.

“Нормальный край! Что ему не понравилось-то?! Вроде не салага, а сыкло редкостное попалось. Где их только берут таких?! Надо будет сказать, чтоб заменили. Чтоб уволили к чертям, если боится или не умеет принимать волевые решения”.

Он снова откинулся в кресле и скользнул по мне взглядом.

“А волевые решения нужно уметь принимать. Поэтому уволить его! И ее! У нее была своя роль. У нее была просто своя роль. Определенный набор функций, которые она выполняла. И надо сказать, справлялась чудесно. Гениально, что уж там! Я не ошибся с выбором!».

Он затянул сигарету, неспешно выпустил струю дыма и мысленно зааплодировал. Самому себе.

Стоило признаться, что выбор превзошел его ожидания. Как стоило, что теперь ему будет сложно отказаться от нее. Сложно будет ее «уволить». Но он уволит. Уволит, наверняка. Так или иначе он с этим справится. Ему – не впервой.

И вторя протекающим мыслям по всему телу, он на минуту осекся. И сник.

Я же не в состояние больше скрываться, опустила зеркальце, громко захлопнула пудреницу и взглянула ему в глаза.

– Да, положение у нас непростое, – продолжила я начатую ранее реплику. – Но оно легким никогда и не было, так-то. Главное- правило его оценивать. Понимать истинные цели игроков на шахматной доске, быть осторожными и не терять куража.

– Я не хочу рисковать тобой, – выдохнул он вместо ответа.

Я осеклась: – Без меня ты рискуешь еще больше.

Он прыснул смехом и снова затянулся: – Ты стала провидицей?

– Работа у меня такая, – я пожала плечами, – видеть дальше своего носа. А время от времени и твоего.

В пространстве снова повисла пауза. Он медленно докуривал, снова плавая по мне глазами. Он понимал, что это его решение – единственно правильное. Как и любое другое, собственно. И затягивать с ним не нужно. Иначе появится соблазн нарушить. А он определенно появится. Ведь именно сейчас он начал вдруг понимать, что ни одна женщина не занимала его так, как эта. Ни с одной ему не было так хорошо. Просто хорошо. Какое-то необъяснимое состояние наполненности, когда она находилась рядом. Ее смех, эти торчащие ключицы, тонкие запястья, жестикуляция, выразительные глаза…