Небо остается синим

Но при чем тут родители?

Как хочется скорее домой.

Надо сказать об этом Миклошу.

Она вернулась на свое место. Миклоша куда-то позвали. В зале накрыли столы. Искрится, блестит в стаканах вино. Ирен пытается смотреть сквозь него и ничего не видит, напрасно вертит бокал в руке. Ирен вздрогнула.

Снова голос Карчи:

— Будет у нас канатная дорога! Это так же верно, как то, что меня зовут Кароем Силадьи. Выпьем по этому поводу?

Кто-то заговорил о межколхозной винодельне. «Так вот о ком шла речь в тот вечер у хозяйки. Вот кто не оправдал доверия», — вяло подумала Ирен.

Почему так тускло горит свет?

— Хватит вам наговаривать на него! — раздался чей-то решительный голос. — Миклош неплохой парень. Только очень уж легко ему все давалось.

Ирен слушала словно во сне.

Она поднялась и пошатываясь пошла к двери. На мгновение ее остановил не то удивленный, не то укоряющий взгляд Карчи.

На улице тихо. Музыка звучит все глуше, дальше. Вот и совсем умолкла. Мирно дремлют под мягким покровом дома, сады, горы.

«Зачем был весь этот год?» — с горечью спросила она себя, и тут же в ответ поднялось в ее душе множество возражений. Зачем? Разве он не был прекрасен? Может быть, самый лучший год в ее жизни! Год ожиданий, душевной борьбы…

Она остановилась и глубоко вздохнула. Дышать было трудно, как после быстрого бега. Она почувствовала, что сразу повзрослела. Да, повзрослела. А если все сначала? Согласна? «Согласна!» — прошептали высокие тополя.

Ирен глядела на бескрайние, жаждущие отдыха виноградники и радовалась встречи с ними. Ей казалось, что они зовут ее. Она знала, что откликнется на их зов.

Ради тебя, Агнесса

Третье письмо приходит от мужа за эту неделю. Он просит вернуться. Хотя бы ради дочки, Агнессы. Все письма начинаются словами: «Не понимаю тебя, Гайнал». Он никогда не понимал ее.

Гайнал Бартошнэ быстро идет по спящим пустынным улицам. Совсем недавно она даже в сопровождении мужа не решилась бы выйти из дому в столь поздний час. Все переменилось! Разве похожа эта маленькая худая женщина в потрепанном пальто на стройную, синеглазую, тяжелокосую красавицу Гайнал?

«Зачем ты это сделала?» — звучит в ушах чей-то знакомый голос. Гайнал убыстряет шаги, бежит от своих тревожных мыслей.

Холодный апрельский ветер завладел городом. Днем он прячется в окрестных лесах, а ночью, словно голодный зверь в поисках добычи, рыщет по городу.

Наконец-то центральная улица! Гайнал облегченно вздыхает. Странной кажется улица в этот ночной час. Витрины залиты ярким светом, а на них некому глядеть. Тротуары, на которых обычно суетится, пестреет народ, — пусты. И так необычна здесь эта тишина, что кажется, даже безмолвные манекены тяготятся ею, вот-вот они задвигаются, заговорят, засмеются, только бы нарушить тягостный покой.

— Глупенькая ты, Бартошнэ, — каждый день твердит ей соседка по цеху, за свою любовь к болтовне прозванная «сорокой». — Бросить такого мужа! Помяни мое слово, ты еще вернешься к своему благоверному, как миленькая вернешься!

Гайнал старается не обращать внимания на ее слова. Не до разговоров ей сейчас. Работа с непривычки так изнурительна!

Скоро месяц, как работает Гайнал на мебельной фабрике, в полировочном цехе. Трудно. Первые дни казалось, не хватит сил дотянуть до конца смены. Ныли руки и ноги, в глазах темнело, вот-вот упадет. Но она не падала, только вытирала со лба крупные капли пота.

Может, соседка права, напрасно она все это затеяла? Недавно вернулась Гайнал домой, усталая, разбитая, еле ноги волочила. Агнесса проснулась, взглянула на мать сонными глазами и спросила капризно и настойчиво:

— Когда мы поедем к папе?

«Правильно ли я поступила?» — в который раз спрашивала себя Гайнал, кусая губы.

На фабричной улице шумно и многолюдно, как днем. Спешат в ночную смену рабочие. Многие едут на велосипедах и мотоциклах.

— Подвезите! — раздаются шутливые девичьи голоса, а ходу до фабрики осталось несколько минут! Девушки забираются на багажник, острые шуточки летят по их адресу, старики лукаво улыбаются, вспоминая молодость, женщины смеются. Говор и смех гудит в узких улочках, как эхо в ущелье.

— Ты что сегодня такая кислая? Видать, от мужа здорово досталось! — шутит, догоняя Гайнал, знакомый станочник из художественного цеха.

Бартошнэ улыбается, от его шутливо-ласковых слов легче становится на сердце.

«Почему они все так веселы и доброжелательны? Уж не притворяются ли?» — ревниво думает Гайнал, вглядываясь в лица людей. Заступит на работу ночная смена, и на улице снова станет пусто и тихо, только фабрика, сопя и ворча, как добродушный бессонный зверь, будет охранять спящий город. В тишине особенно явственно слышен ее тысячемоторный гул, он льется по улицам, уплывает за город, теряется в лесистых карпатских склонах.

На фабричном дворе всё вверх дном — идет реконструкция корпусов. К одному пристраивают крыло, над другим возводят новый этаж. Бартошнэ пробирается между грудами кирпича, осторожно обходит ямы с известью. Большой двор, можно заблудиться! Над фанерным цехом плывут, серебрятся в свете фонарей мохнатые облака пара. Ветер рвет их на куски, несет по темному небу. В цехах кипят котлы, а в них, как гуляш в кастрюле, варятся огромные деревянные кругляки.

В свой полировочный цех Бартошнэ заходит последней.

— Ну-ка, Гайнал, покажи, что у тебя сегодня в сумке? — кричит через весь цех полировщица Сидоли. Все знают, что Бартошнэ никак не привыкнет есть по ночам, и подсмеиваются над ней: благородный желудок. Соседки суют ей то кусок колбасы, то копченого сала. Но Бартошнэ благодарит и отказывается.

В раздевалке толпится народ. Укладывая в шкафчики платья и надевая спецовки, женщины быстро обмениваются новостями:

— Слыхали? Наша Эржи должна была ехать с кружком самодеятельности в Чехословакию, а муж ее не пускает! «Или вместе едем, говорит, или сиди дома!»

— А мы к нему всем цехом пойдем, предъявим ультиматум!

Гайнал улыбается: откуда они всё так быстро узнают? А работают как ловко! Когда же она научится? Бартошнэ никак не может понять, что надо применять раньше — терпентин или шеллак? А пемза? Когда ее применяют: при первой прокладке или при второй? Недавно Гайнал испортила дверцу шкафа, но ее никто не упрекнул за это. Одна из полировщиц молча все переделала и, только закончив работу, проворчала негромко:

— Учи вас, завтра помиришься с мужем — и прощай фабрика. Не ты первая, не ты последняя!