Небо остается синим

Времени своего она не жалеет — охотно отдежурит за вас и под Новый год, и в любой другой праздник. Только вторую половину воскресного дня не отдаст ни за что.

— Тут не все чисто, — подшучивают над ней в отделении.

— Отчего же? — улыбается она в ответ.

Но это только шутки. В больнице все знают, что в воскресные дни, после обеда, тетя Тэрка навещает своих бывших пациентов. Она так привязывается к маленьким страдальцам, что не может забыть их после выписки. Разве это не жестокость: один росчерк пера — и больного оторвали от выходившей его сестры? В городе тоже знают эту слабость тети Тэрки, и ее посещения считаются неотъемлемой частью воскресного благополучия.

И все-таки некоторые встречают нежданную гостью с недоумением. Они смущены. Замечает ли тетя Тэрка их искусственные улыбки? Кто знает! На столе появляется чай, и тетя Тэрка с родителями своего бывшего пациента во всех подробностях обсуждает перипетии недавнего прошлого. При этом не преминет преподать ряд полезных советов. Впрочем, тетя Тэрка не злоупотребляет гостеприимством хозяев, и хотя — что греха таить! — ей хотелось бы посидеть еще, она прощается и уходит. И напрасны уговоры, теперь уже вполне искренние. Тетя Тэрка говорит, что ей пора, и поспешно удаляется, хотя на столе полно сладостей.

А сладости — это ее слабость. Она любит конфеты, как ребенок. Ей стыдно признаться в этом даже самой себе. Заходя в кондитерский магазин, она приговаривает: «Возьму-ка я детишкам вкусненького». А по пути в больницу то и дело раскрывает аккуратные кулечки — пробует содержимое. И снова бережно завертывает их. Тумбочки возле коек больных битком набиты подарками и сладостями, но тетя Тэрка обязательно вносит туда свою лепту.

Так жила-поживала своей незатейливой жизнью старая тетя Тэрка.

Спускался осенний вечер. Был какой-то праздник, и в отделении царила умиротворяющая тишина. В такие минуты больные особенно ощущают казенную атмосферу больницы. Тоска по дому становится острой и едкой. Старшие дети играют в лото, но игра идет вяло, ребята часто спорят из-за пустяков, ссорятся.

Тетю Тэрку вызвали по срочному делу. Привезли мальчика, еле живого. Все признаки тяжелой формы дифтерии. Тэрка быстрыми, не очень ловкими движениями сорвала с него одежду. Но вещи словно сговорились против нее: казалось, им не было конца. Тонкий шерстяной свитер, под ним полушерстяной, ручной вязки жилет. И бесконечный, черт знает какого цвета, полосатый шарф. И еще платок… Тетя Тэрка сердито сгребла одежду и сунула весь этот ворох кладовщице.

За долгие годы службы ей приходилось принимать множество больных. Среди них были и «легкие», и «тяжелые». Беспокойные и вялые. Словом, разные. Но то, что выделывал этот мальчик, ей, пожалуй, никогда не приходилось видеть. А что началось, когда он увидел шприц! Мальчик кричал, кидался, бил ногами, к нему невозможно было подступиться. Чудом удалось ввести ему сыворотку. Едва положив шприц, Тэрка помчалась к телефону: разговор оказался не менее сложным, чем только что сделанный укол. Дело в том, что Тэрка до сих пор не научилась выражать свои мысли по телефону. Она просто-напросто терялась. Может быть, потому, что не видела лица собеседника. В такие минуты из трубки доносилось нетерпеливое шипение: «Ради бога, тетя Тэрка, скажите наконец, что вам нужно?!» А старый доктор Фукс вообще не слушал ее, при первом же стоне — да, это были стоны, а не слова — кричал: «Еду!»

В этом отделении часто вступают в единоборство с «Косой». Борются тихо, отделение превращается в единый организм: каждый нерв напряжен, каждая клетка лихорадочно пульсирует. Мысли, чувства, все подчинено единой цели — спасти жизнь человека. Кажется, даже неодушевленные предметы вовлечены в битву: окна и двери, безмолвные стены, угрюмое декабрьское небо.

Шурша шинами, въезжает в больничные ворота небольшая машина. Приехал профессор из пригородного санатория. Он прервал свой отдых, чтобы явиться на консилиум. В предрассветной стуже беззвучно ступают по тротуарам тонкие ноги тети Тэрки в стоптанных башмаках. Кроме нее, «новенький» никого не подпускает к себе. Только тетю Тэрку. Он не боится ее рук, даже если видит в них шприц. А мамашу больного тихонько увещевает врач: нет, маленького Витю не прохватит сквозняком, его уложили далеко от окон и двери. О том, что кризис еще впереди, врач, не обмолвился ни словом.

Но вот миновал кризис. Даже воздух в отделении кажется мягче, все стало приветливее, точно природа весной, после долгих зимних месяцев. Радость чувствуется во всем: в ласковом прикосновении врача, в голосе старой Тэрки, которая рассказывает мальчику тут же сочиненные сказки. Ликование, победа!

Слова благодарности — в больнице дело привычное. Бывает, правда, что мать, взволнованная встречей с ребенком, забывает произнести их, но это тоже в порядке вещей. Сестры и врачи заняты очередным больным и подчас даже не замечают, когда уводят их пациентов. В тот день, когда маленького Виктора выписывали, тетя Тэрка была выходная. Мать Виктора казалась раздосадованной. Одевая мальчика, она не обнаружила среди вещей голландский шарф, которым закутали ребенка перед отъездом в больницу.

Перевернули склад, обшарили все уголки — шарфа не было.

— Вот почему та особа так рассыпалась передо мной в любезностях! — процедила мамаша, едва приоткрыв узкие накрашенные губы. Вызывающе сложив на коленях руки, она презрительно оглядывала суетящихся нянь: — Хороша больница, нечего сказать!

Появился заведующий отделением, и она бросилась ему навстречу. Но врач предупредил ее излияния:

— Насчет шарфа не беспокойтесь! — Он обещал выяснить, отыскать, принять меры,

— Хорошо еще, что тети Тэрки сегодня нет, — вздохнула одна из сестер.

А мать больного, разочарованная, но в то же время исполненная чувства собственного достоинства, обратилась к сыну:

— Идем, Витенька, здесь мы все равно ничего не добьемся!

— Смотрите, тете Тэрке ни слова! — коротко бросил врач, когда за женщиной захлопнулась дверь.

…На лестнице полутемно, подниматься на третий этаж трудно. Хрипло дребезжит звонок. За дверью молчание. Тетя Тэрка терпеливо прислушивается.

— Тетя Тэрка? — наконец раздается женский голос, и в голосе слышится явное удивление: кто такая? И все-таки дверь открыли.

Тетя Тэрка старательно вытирает ноги. Как это она не заметила, что половик лежит поодаль?

Приглашение войти явно запаздывает.

— Я едва узнала вас, — говорит хозяйка и, спохватившись, добавляет: — Пожалуйста, заходите!

Просторная светлая комната. Весело трещит в печке огонь. Но мягкий стул кажется тете Тэрке неудобным. Хозяйка суетится, бегает по квартире, словно у нее сто неотложных дел.

Тетя Тэрка одна в комнате. На стенах дорогие гобелены, но вокруг все разбросано. Или здесь готовятся к отъезду, или вещи еще не нашли своих мест?

— Витенька! — кричит хозяйка с балкона. — Смотри не вспотей!

Мальчик играет во дворе, но мать не зовет его, а тете Тэрке так хочется повидать Витю.

Наконец хозяйка вошла в комнату, села на краешек стула и подозрительно покосилась в сторону тети Тэрки.

Не зная, с чего начать разговор, она стала жаловаться, сетовать на рыночную дороговизну, на продавцов, которые только и думают, как бы обмануть людей. Теперь она почувствовала себя в своей тарелке.

А у старой тети Тэрки вдруг возникло желание встать и уйти. Надо было что-то предотвратить. Но что? Мысль вспыхивала и обрывалась. А тетя Тэрка продолжала сидеть. Что бы сказать такое? Но хозяйка опередила ее: