Небо стоит верности

Однажды при высадке научной станции нашему экипажу пришлось базироваться на одном из островков, затерянном в необъятных просторах Ледовитого океана. Там я познакомился с кинооператором Владимиром Копалиным и режиссером Владимиром Бессоновым. Многим, вероятно, памятен фильм «Волшебное зеркало». Так вот один из эпизодов фильма снимался на этом заброшенном островке. Здесь же директор картины «Волшебное зеркало» впервые увидел белых медвежат, привезенных для отправки в зоопарки страны, и загорелся идеей создать фильм о приключениях медвежат. Этой идеей он поделился с Копалиным, недавним выпускником ВГИКа. И вот они оба в Арктике.

Сюжет фильма прост: медвежат, потерявших мать, случайно находит человек, спасает и принимает участие в их дальнейшей судьбе. Снимается первая встреча человека с малышами: собачья упряжка мчится по льду океана, и вот, неожиданно почуяв медведя, собаки из мирных животных превращаются в яростных зверей, и человек на нартах едва успевает остановить их, чтобы спасти малышей…

Крохотный, менее чем на минуту, эпизод. Начинается съемка. Медвежата играют в тени тороса. Копалин приготовил камеру, каюр сидит на нартах и ждет условного сигнала. Рядом с медвежатами - не в кадре!
– для защиты их от собак, стоит Бессонов.

Команда: «Пошел!»

Бросаются вперед собаки, несутся нарты, но… в последний момент упряжка сворачивает к Бессонову. Собаки уже привыкли и подружились с медвежатами, а человек на их пути воспринимается как препятствие. Летят клочья от двойных ватных брюк Бессонова, от его толстой стеганой куртки…

–  Стоп! Сначала!

И так дубль за дублем, день за днем в течение недели, пока не получится нужный кадр. И Бессонову надо быть рядом… На всякий случай.

Когда «Мосфильм» снимал «Красную палатку» об экспедиции Нобиле, пришло время вести съемки на натуре. И маленькая экспедиция в составе оператора Э. Абрамяна, ассистента оператора Е. Шведова и заместителя директора фильма З. Гризика отправляется на поиски нужной натуры. Так мы встретились на Чукотке, где мой экипаж вел ледовую разведку. [83]

–  Отснять надо немного, - рассказывал Абрамян.
– Всего метров сто пятьдесят. Но хочется, чтобы каждый отснятый кадр, который пройдет перед зрителем, был насыщен дыханием Арктики, ее суровой красотой, чтобы на экране ожило то, что увидел когда-то экипаж Нобиле. А это совсем не просто…

–  Конечно, не просто!
– вступает в разговор Зиновий Гризик.
– На чем летал Нобиле? На ди-ри-жабле! На аппарате, который легче воздуха, на корабле, свободна плывущем в воздушном океане. А где нам взять такой корабль?

–  Самолет - типичное не то, - задумчиво произносит Абрамян.

–  Большие скорости, неудобство съемки, вибрации…

–  Стоп!
– перебивает Гризик.
– Идея! Идем к вертолетчикам.

Киношники пропадали три дня (в аэропорту киношниками называли не только съемочную группу, но и экипаж вертолета, приданного им: пилотов А. Рудакова и А. Киселева, бортрадиста В. Комарова и бортмеханика Н. Яшкова). Эти три дня они все вместе что-то чертили, проектировали, мастерили. И наконец…

–  Готово!
– едва ответив на приветствие, сообщает Гризик.

–  Что готово?
– не могу понять его.

–  Как что?
– в свою очередь удивляется Гризик.
– Дирижабль!

–  ?!

–  Ну, не дирижабль, а его гондола, - уже менее восторженно сообщает Гризик.
– В конструкцию вертолета нам не вмешаться, летчики не позволили бы, а вот гондолу соорудили. Приглашаю на испытания!

Разве удержишься от соблазна? Иду с ним к вертолету. Сначала вертолет поднимает пустую капсулу - клепано-сварную конструкцию из железных полос, уголков и листов, потом в этом сооружении устраивается Абрамян.

–  Вертолет, я - гондола!
– говорит он по радиотелефону (даже двустороннюю связь предусмотрели «конструкторы»).
– К взлету готов!

Полеты по прямой на разных скоростях, развороты, наконец, посадка. Над испытательной площадкой вновь звучит веселый голос Абрамяна:

–  Плывет! Никакой вибрации! Плывет, ребята, плывет!

Общими усилиями в темное чрево вертолета грузится [84] «гондола», напоминающая пчелиный улей, выкрашенный в ярко-красный цвет. По обоим ее бортам надписи: «Красная палатка». «Мосфильм». СССР».

Вертолет с командой отважных уходит в море, к разлому голубых торосов, к заснеженному, безлюдному острову Геральда. Работа началась.

* * *

И все же что такое подвиг? У каждого на этот счет имеется своя точка зрения. Но вряд ли кто назовет подвигом свое дело, свою работу. Снял вертолетчик унесенных в море на льдине рыбаков - работа, пробили нефтяники новую скважину в вечной мерзлоте - работа, провели строители дорогу через непроходимые горы - работа, наконец, задержал милиционер опасного преступника - и это тоже работа! Выходит, подвиг в том, как человек относится к своей работе, как выполняет ее? Наверное. Во всяком случае, мои друзья полярники не видят подвига в своей работе.

С Матвеем Козловым мы познакомились в первые дни после моего зачисления в МАГОН, на аэродроме.

–  Изучаешь технику?
– остановился подле меня невысокий летчик.

–  Присматриваюсь, - ответил я не очень дружелюбно.

–  Можно сказать, новичок? Недавно у нас?
– продолжал тот расспросы.

–  Недавно.

Вот так и состоялось наше знакомство с Матвеем Ильичом Козловым, перешедшее потом в многолетнюю дружбу. С тех пор мы вместе летали в небе Арктики, встречались на земле и в воздухе. И как бы ни искажали помехи человеческий голос, я всегда узнавал в эфире друга уже только по одним словам «можно сказать», которые он ухитрялся вставить в любую фразу, и звучали они по-особенному, по-козловски: «мо-скать».

–  Эти самолеты, мо-скать, ерунда, - повел рукой Козлов в сторону трофейных «зибелей» и «кондоров».
– На лодках летал?

–  На лодках?
– переспросил я, не скрывая изумления. Тогда я еще не подозревал о существовании летающих лодок - гидросамолетов, которых было много в полярной авиации.

–  Пойдем со мной, облетаем «Каталину».

–  А… можно?

–  Нужно. Мо-скать, для углубления мозговых извилин.

«А он ершист», - подумал я тогда о новом товарище, не [85] подозревая, что за напускной развязностью скрывается великая скромность.

Как- то возвратились мы с ледовой разведки, и летал вместе с нами в этом же районе экипаж Козлова. И вдруг в порт на его имя стали поступать поздравительные телеграммы. Не иначе как близится какой-то юбилей Матвея Ильича, о котором он не хочет ставить нас в известность, решили мы.

–  Телеграммочки получаешь, Матвей Ильич, а коньячок зажимаешь!
– начал я подтрунивать над ним.

–  Мо-скать, ерунда, - зарделся Козлов.
– Крестники вспомнили про день рождения.

–  Крестники?
– искренне удивился я.
– В таком количестве? Не загибаешь, Матвей Ильич?