Небо стоит верности
Шрифт:
Больше из Козлова не удалось выудить ни слова. А через неделю к нам доставили кучу свежих газет, и из них мы узнали о «крестниках» Матвея Ильича Козлова.
…Шли первые месяцы Великой Отечественной войны. По указанию правительства некоторые станции на Новой Земле, Земле Франца-Иосифа и некоторых островах Карского моря закрывались, и вывезти оттуда полярников было поручено кораблю «Марина Раскова».
Судно обходило полярные станции и забирало на борт полярников с их семьями. В Карском море беззащитный пароход выследила и затем торпедировала немецкая субмарина. После этого она всплыла и стала расстреливать чудом спасшихся людей.
Уцелевшие от фашистских пуль остались на обломках судна, на шлюпках в бушующем море без какой-либо надежды на спасение. Откуда им было знать, что радист «Марины Расковой» успел передать 5О5, сообщив примерные координаты судна. Но известные координаты мало что могли изменить: ближайшие суда находились в сотнях километров от места гибели «Марины» - как ни торопись, все равно будет поздно!…
– Будет поздно!
– говорил и Матвей Козлов, доказывая в штабе моропераций необходимость немедленного вылета.
– Будет поздно!
А погода нелетная по всем статьям: снегопад, полное отсутствие видимости и шторм.
И все же Козлов добился разрешения на вылет и поднял в воздух свою летающую лодку.
Долго он кружил в районе катастрофы, стараясь что-либо [86] разглядеть, - ведь не мог же бесследно исчезнуть корабль, какие-то следы должны остаться.
– Шлюпка по носу!
– закричал штурман Федя Лашин.
– Плот на воде! Второй!…
И Козлов пошел на посадку…
Все инструкции и наставления, наконец, расчеты конструкторов твердили одно: посадка в бушующем океане невозможна! Но там гибли люди…
Волны были так велики, что могли накрыть самолет и раздавить его многотонной массой воды. Уйди пилот, и никто бы не посмел его осудить: есть предел возможного, предел прочности машины и, наконец, предел человеческих сил. Предел? О каких пределах можно говорить, когда в море гибнут люди?! Кто им поможет? Больше некому!…
– Выпустить поплавки!
– Командир?!
– Первой волной оторвет!…
– Садиться в такой шторм… Еще никто не садился!…
– Всему экипажу: к посадке готовьсь! Поплавки выпустить!
– Есть! Поплавки выпущены!
– Штурман к посадке готов!
– Радист готов!
– Спокойно, ребята. Мо-скать, сядем!…
Матвей зашел на посадку не против ветра, как гласит инструкция по производству полетов, не наперерез волне, а вдоль ее гребня. Вот он снизился над вершиной водяной горы и пошел над нею… Кипящие клочья пены ударили в днище, мгновение - и лодка скользнула по вершине водяного вала. Волны тотчас стали захлестывать смотровые стекла, водяные брызги ворвались в кабину, холодными ручейками потекли по лицу и груди. Но Матвей не замечал холода, его правая рука лежала на секторах управления двигателями, а левая - на штурвале. Лодка фантастической птицей скользила над бушующим морем, ныряя между волнами и снова взлетая на их гребни.
– Люди!
– Плот и шлюпка с людьми!
И Козлов развернул лодку им навстречу.
Сняты люди со шлюпки, с плота, а где-то рядом, в кипящей и беснующейся смеси воды, воздуха и снега, еще кто-то может ждать, может надеяться на помощь. И лодка снова скользит над волнами.
Спасенные люди заполнили просторный салон, набились в [87] грузовой отсек, сгрудились в кабине пилотов. Лодка осела глубоко, ниже ватерлинии.
– Больше никого не видно!
– крикнул штурман
– Добро! Будем взлетать.
Надсадный рев моторов. Лодка зарывается носом в набегающие волны, и вода хлещет по крылу, заливая моторы…
– Не взлететь, командир!
– говорит механик.
– Перегрузились. Что будем делать?
– Что делать?
– переспрашивает Козлов.
– Мо-скать, будем рулить. Курс на Диксон, штурман!
– Командир! Лодку разобьет волнами!
– Выдержит. Мо-скать, обязана!
И лодка выдержала. Через много часов руления по кипящим волнам, когда на исходе уже было горючее, Матвей Ильич, наконец, смог поднять машину в воздух.
А лететь пришлось считанные минуты: Диксон оказался рядом…
Мы всем миром приступили к Козлову.
– За смекалку, за мужество, за твой подвиг, Матвей Ильич!
– сказал я, наполнив кружки.
– Что вы, ребята, - смущенно говорил Козлов.
– Каждый на моем месте поступил бы так же. Мо-скать, такая наша работа.
Глава 13. В другой конец географии
Старенький автобус неторопливо хлюпает по дорожной грязи. Мы давно подшучиваем над дядей Сашей, пытаясь выяснить, кому из них раньше на пенсию - шоферу или автобусу. Но сегодня молчат даже самые заядлые шутники. Автобус пробирается в конец летного поля, к самолету, который доставит нас в Калининград, а там мы перейдем на борт «Оби» и отправимся в далекое плавание, в другой конец света, как говорят наши остряки - в другой конец географии, в Антарктиду!
Автобус замирает у самолета. Тугие струи воздуха отбрасывают назад фигурки людей. И вот уже в серой кисее дождя тают очертания Москвы…
Широкие просветы трюмов принимают вездеходы, тракторы, горючее, продовольствие. Свистки маневровых паровозов перекликаются с гудками буксиров. Идет загрузка экспедиционного судна «Обь». [88]
Сиреневыми волнами наплывает темнота. В нее врезаются голубые лучи прожекторов, искрятся и мигают цветные огни маяков. В прощальном поклоне склонились портальные краны, растворяются в темноте очертания берегов. Невысокие, но злые волны седой Балтики пенными гребешками хлещут по носу «Оби». Надвигается первая ночь в море.
В каюте нас трое: штурман Борис Бродкин, инженер Рэм Старых и я.
Наш путь из Балтийского моря в Атлантический океан пролегает через Кильский канал. Полдень. Время обеда. С близлежащих фабрик и заводов к каналу подходит рабочий люд: девушки в темных джинсах, юноши в засаленных комбинезонах и пожилые докеры в фуражках-тельмановках. Они радостно машут нам и поднимают сжатый кулак правой руки.
– Рот фронт!
– доносятся голоса.
– Рот фронт, камрад!
Наступает вечер. Зажигаются фонари, и ровным пунктиром они уходят вдаль, к горизонту.
К утру «Обь» входит в пролив Па-де-Кале: справа - Англия, слева - Франция, впереди - Ла-Манш, а за ним - Атлантический океан.
Солнечный луч заглядывает в иллюминатор. Сквозь сон мне кажется, что я слышу голоса птиц. Открываю глаза - на столе каюты сидит серо-желтая пичуга. Одеваюсь, потчую гостью хлебными крошками и выхожу на палубу. Вокруг писк и щебет птичьей компании, которая, как и мы, торопится к югу и пользуется услугами нашего транспорта.
«Обь» разворачивается и берет курс на восток, к Гибралтару. А птицам курс на юг. Они покидают корабль.