Небо в кармане 2!
Шрифт:
Интересно-то как. А задача у Катанаевой какая была? Якобы от императрицы корзину нам передать или обязательно накормить? Больно уж настойчиво она в нас этого гуся старалась впихнуть. И резко успокоилась, когда мы согласились его попробовать. Интересненько. Принюхался к ароматному запаху жареной птицы — специй не пожалели. И чесночком нашпиговали от души…
Александр Карлович пододвинул супруге стул, придержал за спинку, пока супруга на сиденье примостилась. Оба ко мне лицами находились, так что я прекрасно смог разглядеть на лице женщины обещание скорой суровой разборки, а у Паньшина нарочито преувеличенное выражение оскорблённой невинности.
Тем
— Ну что, приступим? Проверим на вкус государеву еду?
— Погоди! — остановил компаньона.
Что-то тут не то. Где я, а где государыня? Как-то сомнительно, чтобы она настолько озаботилась нашим питанием, что решила о нём лично позаботиться. Не узнав предварительно, можно ли нам сейчас вообще что-то есть? Ерунда какая-то, делать ей больше нечего.
Может, это именно Катанаевой что-то от нас нужно?
— Погоди, не спеши, — повторил.
А если я ошибаюсь? А если нет?
Гусь с пола? Какая гадость. Чем тут, интересно, полы моют? Хлоркой? Да за сегодня у меня в палате полы так истоптали, столько грязи нанесли, что никакая дезинфекция не поможет. Полная антисанитария!
Ещё раз вспомнил о недавних авариях. Подозрения вспыхнули с новой силой, а тут вдобавок такой резкий запах чеснока. Тут же всплыли в памяти когда-то читанные детективы, признаки отравления, яды. И странная реакция Катанаевой на попавшие в лицо брызги жира. От такого в обморок не падают.
И вообще, если все странности в одну кучу собрать, то всё это выглядит очень подозрительно.
— Что? — замер с протянутой к корзине рукой Паньшин. — В чём дело?
Сима взгляд с корзины на меня перевела, в глазах тот же понятный вопрос:
— Почему задержка?
— Александр Карлович, корзину санитарке отдайте, пусть всё её содержимое немедленно выкинет на помойку! И саму корзину тоже.
— Вы в своём уме, Николай Дмитриевич? — опешил Паньшин.
И его супруга тоже посмотрела на меня, как на умалишённого, всплеснула своими пухлыми руками и горячо поддержала супруга:
— Никак нельзя на помойку! Сама государыня позаботилась, а вы выкидывать собрались? То, что вы задумали, это же вообще ни в какие ворота не лезет!
— Да с чего вы взяли, что это государыня позаботилась? — слегка повысил голос. — Только потому, что эта девица так сказала, что ли? И вы, адвокат, поверили голословному утверждению бывшей клиентки? А ведь совсем недавно мне тут про аварии и поджоги напоминали. И уже всё забыли?
— Какие аварии и поджоги? — Сима осеклась, забеспокоилась, головой закрутила. То на меня смотрит, то на мужа. — Александр, о чём говорит этот мальчик? Какие такие аварии?
— Я тебе потом расскажу, — поморщился Карлович и с укоризной на меня глянул. Мол, ну кто тебя за язык тянул?
— Сима, прошу вас, немедленно отнесите содержимое корзины на помойку, — вроде бы как и попросил я, но просьба прозвучала однозначным приказом. Само собой так вышло, а не потому, что постарался переключить внимание женщины на себя. — Вы что, забыли, как этот гусь по полу скакал? Он же весь в грязи! В бациллах, микробах!
Последняя фраза победила. Женщина тут же перевела взгляд на мужа, Паньшин, в свою очередь,
на меня смотрит, и я пользуюсь моментом, показываю ему жестом, что нам нужно наедине остаться. Ушлый адвокат понимает меня сразу же и состраивает страдальческую физиономию, трёт якобы разболевшийся бок и жалобно стонет. Артист!— Сделай, как он просит, прошу тебя, — говорит жене слабым голосом. — Что мы тут, с голоду, что ли, помираем, чтобы с полу есть?
Сима тут же кивает, подхватывает корзину, делает шаг в сторону выхода, но тут же притормаживает, как будто передумывает выполнять нашу просьбу. Оглядывается на мужа, но с того взятки гладки, он человек опытный, в семейной жизни дока и страдальческое выражение лица тому доказательством. Женщина вздыхает, переводит взгляд на меня…
— Я бы и сам, но мне вставать нельзя, — объясняю женщине своё поручение, и она поджимает губы, на это ответить ей тоже нечего.
Но дальше коридора корзину она не доносит. В отличие от меня в этой жизни она ориентируется грамотно и сразу же за дверями останавливается, подзывает к себе проходящую мимо санитарочку. Вручает ей корзину и в двух словах перепоручает ей это дело. А тут и давешний врач возвращается, и сталкиваются они все как раз перед нашей дверью. К сожалению, услышать, о чём они там начинают говорить или спорить, не получается, дверь плотно закрывается. Неразборчивый бубнёж удаляется от двери палаты, а Паньшин наседает на меня:
— Что вы такое приватное намеревались мне сказать, Николай Дмитриевич?
— Александр Карлович, вам не кажется странным такое настойчивое желание этой девицы постоянно находиться рядом с нами? — говорю, и сам понимаю, насколько дико звучит моё утверждение.
— Николай Дми-итриевич, ну что в нём такого странного? Совсем одичали вы там в своём имении, — тянет явно разочаровавшийся в моих умственных способностях Паньшин и ласковым голосом предлагает мне прилечь на кровать. Смотрит при этом на мою забинтованную голову, и я догадываюсь, о чём он в этот момент думает. — Вы постарайтесь успокоиться, прилягте…
Да я на ней и так лежу! Ведь предполагал же… Да что там предполагал, знал о такой именно реакции на мои слова и всё равно не удержался, сказал. Представляю, каким идиотом я сейчас в его глазах выгляжу. Да и про давешнюю потерю памяти он знает…
— Анна Алексеевна очень милая, хорошо образованная девушка. Интерес её понятен и ничего подозрительного я в нём не вижу. Вы сейчас всей столице точно так же интересны. И что будете делать? Всю столицу подозревать? — снисходительно смотрит на меня Карлович и аккуратно поправляет моё одеяло. — Нет, я всё понимаю, меня и самого все эти аварии и пожары заставляют в каждом встреченном сомневаться, но фрейлина Её Императорского Величества всегда будет вне подозрений! Это уже чересчур!
На такой вот пафосной ноте закончил говорить Паньшин. Адвокат, что с него взять. Такие вот добряки и прос… Гм… Потеряли страну…
— Может быть, вы и правы, — соглашаюсь, вроде бы как. Но только для приличия. Сам-то из чужих рук вообще никогда ничего брать не стану, если, конечно, до меня кто-то предлагаемое не продегустирует.
Снова доносится невнятный шум из коридора, и я настораживаюсь — любой новый шум здесь организуется пока только по мою душу. И оказываюсь правым. Вновь режет уши скрип несмазанных дверных петель, и в открывшемся проёме возникает очередной посетитель. На этот раз в гости заглядывает незнакомый мне молодой поручик. Останавливается на пороге, нерешительно мнётся при виде Александра Карловича.