Небо в огне. Штурмовик из будущего

— А ты, значит, у нас теперь весь из себя такой прям ветеран, — с ехидцей подковырнул приятеля Григорий.

— Ну, ветеран не ветеран, а восемь боевых вылетов имеется, — не на шутку обиделся Рыжков. — Еще два, и обещали к награде представить.

— Ладно, не обижайся, — примирительно сказал Дивин. — Ты куда сейчас?

— Известно куда, на ужин.

— Ага, понял. Я к Бате, доложусь, а потом тоже в столовую, — решил сержант. — Наших там предупреди.

— Не учи ученого, — сухо ответил Рыжков, еще, по-видимому, обижаясь на подколку. — Иди, вон как раз Хромов куда-то с Багдасаряном направились.

Григорий повернулся. Командир полка и правда шел вместе с комиссаром, что-то возбужденно объясняя тому. Дивин махнул товарищу и резво припустил вслед за ними.

— Ну вот скажи, сержант, в кого ты такой? — Хромов смотрел на замершего перед ним по стойке смирно экспата с болезненным любопытством. — На кой черт ты на спецпроверке выделывался? Знаешь, что в сопроводительных документах особисты написали?

— Не могу знать, товарищ майор!

— Дурень ты, дурень, — комполка расстроенно покачал головой. — А мы тебя за того сбитого «мессера» к ордену представили, старшего сержанта хотели дать, а ты вон как все повернул. На ровном месте умудрился обгадиться. Придется теперь к комдиву ехать, просить, чтоб он за тебя словечко замолвил. Бои идут страшные, каждый подготовленный летчик буквально на вес золота. В полку каждый день потери. Пополнение присылают едва обученное, им до боевого вылета, как отсюда до Китая раком. Вот объясни мне, зачем было нарываться на скандал с особым отделом? Что молчишь, язык проглотил?!

— Николай Дмириевич, а, может, мы ему задание какое-нибудь потруднее поручим? — вмешался в разговор молчавший до сих пор комиссар. — Предоставим, так сказать, возможность доказать делом, что он настоящий советский летчик. А что, результата командование требует, а обученных пилотов раз-два и обчелся.

— А что, это мысль! — оживился Хромов, зловеще улыбаясь и поглядывая на сержанта с нехорошим блеском в глазах. — У нас на завтра вылет на штурмовку немецкого аэродрома планируется — чуть ли не вся дивизия пойдет, вот и пошлем заодно со всеми и провинившегося. Ты как, Дивин, готов к полетам?

— Готов, товарищ командир!

— Вот и славно, на том и порешим. И попробуй мне только завтра хоть самую капельку напортачить, я тебя собственноручно под трибунал закатаю. Понял? — майор потряс кулаком перед лицом экспата. — Свободен!

Выйдя из просторной землянки комполка, Григорий перевел дух. Надо же, штурмовка аэродрома! Старожилы рассказывали, что из всех возможных заданий это, пожалуй, самое трудное. Да там у фрицев прикрытие такое, что мама не горюй! И зенитки в несколько эшелонов, и «мессеры» постоянно висят — хрен прорвешься.

Интересно, что за гадость про него особист написал, что Батя так взъелся? А, не все ли равно — неизвестно, удастся ли завтра в живых остаться.

— Вот он, я же говорил! — вывел его из тяжелых раздумий чей-то радостный крик. — Смотрите, какой угрюмый, не иначе фитиль Батя вставил!

Григорий обернулся. К нему подходили комэск Малахов, лейтенант Петрухин и техник Свичкарь. А чуть впереди несся возбужденный Рыжков. Экспат вдруг с удивлением отметил, что очень рад им. Неужели эти люди стали ему настолько близки? А ведь и правда, ответил он сам себе на этот вопрос. Может быть, дело еще не дошло до той степени доверия, что присутствовала в его отношениях с друзьями, оставшимися где-то там, в далекой Империи, но, несомненно, нынешние боевые товарищи для него совсем не безразличны. Парадоксально, но факт!

Дивин вдруг почувствовал, как в душе шевельнулось какое-то теплое чувство, словно там все еще находился тот подобранный на нейтралке котенок. И экспат с радостной улыбкой пошел навстречу летчикам, решительно выкинув из головы все тяжелые мысли, пожалев лишь вскользь, что оставил забавного зверька пехотинцам.

* * *

На следующий день Григорий поднялся первым. Вышел из избы на улицу, по-быстрому добежал до деревянного домика с сердечком на двери. Потом энергично размялся, выполнив комплекс простейших упражнений, а затем, отфыркиваясь, словно большой тюлень, долго плескался у рукомойника, скинув нательную рубаху.

Малахов вышел на шум, зябко поеживаясь. На щеке у него отпечатался след от наволочки.

— И чего тебе не спится-то? — комэск неодобрительно поглядел на сержанта, вытянул из кармана бриджей пачку папирос, закурил и сладко зажмурился. — Первая — она завсегда самая сладкая! Кстати, Гришка, не забыл, сегодня парами полетим, а не тройками? Ты у Петрухина ведомым, я — с Прорвой. Желторотиков не берем.

— Да, я помню. — Экспат растерся насухо полотенцем и пошел к дому, не надев рубаху. — Товарищ капитан, я вчера на аэродроме «Ил» из соседней дивизии видел, они на нем место для стрелка сварганили. А у нас так не планируют начать делать? Реально ведь жопа, когда «месс» сзади заходит!

Комэск сплюнул.

— Видел я их самоделку. Барахло. Только машину уродовать. Не боись, говорят, скоро нормальные двухместные штурмовики начнут выпускать.

— Дожить бы до них, — с грустью сказал Григорий.

— Ты мне эти разговорчики упаднические брось! — вскинулся Малахов. — И доживем, и Берлин еще под крылом увидим. Иди остальных буди, собираться нужно.

— Как погодка, война будет? — высунулся из дома заспанный Прорва.

— Хорошая погода, — скривился капитан. — Подъем, лежебоки.

До аэродрома добрались на специальном автобусе. Старенькую машину нещадно трясло на ухабах, в салоне нестерпимо воняло бензином, и у Григория жутко разболелась голова. В столовой он заметил санитарку, что-то весело обсуждающую с двумя официантками, и подошел к ней. При его приближении девушки примолкли и выжидательно уставились на него.

— Сестричка, у тебя от головной боли ничего нету?

Санитарка скорчила недовольную гримасу.

— Что я, по-твоему, с собой лекарства таскать должна? Зайди после завтрака в медпункт, выдам что-нибудь, — неожиданно грубо ответила она опешившему экспату.

— Перестань, Лидка, — вступилась за Дивина одна из официанток, миловидная чернобровая толстушка с ямочками на щеках, — парню в бой сейчас идти. Вы садитесь кушать, товарищ сержант, я сейчас вам аспирин принесу, у меня есть.

— Спасибо, — поблагодарил Григорий, повернулся и пошел к столу, где расположились летчики его эскадрильи.

— Господи, ну и страшилище! — услышал он вдруг за спиной. — И зачем только его в полку оставили — каждый раз, когда рожу его вижу, так в дрожь бросает!

Сержант вздрогнул. За последнее время он уже как-то свыкся со своим обезображенным лицом, но все равно каждый раз, когда замечал, как реагируют на его уродство окружающие, накатывала бессильная злость на невозможность что-либо изменить. И вот что прикажете сейчас делать — повернуться и устроить скандал? Дивин замедлил шаг, но исполнить свое намерение не успел. Потому что та самая чернявая официантка вдруг сказала каким-то неживым голосом:

— Вот что, подруженька, вякнешь еще раз что-нибудь подобное, я тебе сама глаза выцарапаю! Этот летчик воюет, пока ты перед командирами задницей крутишь! И на лице его отметины немец огнем оставил, а не как ухажеры тебе засосы после блядок! У, стерва!