Небо в огне. Штурмовик из будущего
Шрифт:
Дивин поежился. Лететь днем одному, без прикрытия, в условиях, когда «мессеры» вьются в воздухе, будто разозленный рой? Как-то не прельщает такая перспектива. Черт, и не откажешься — приказ есть приказ. Хромов, однако, заметил его колебания и недовольно спросил:
— Что менжуешься?
— Боюсь, вдруг не справлюсь. Я в одиночку, без ведущего, не летал ни разу.
— Хватит прибедняться, — отрезал комполка, — я от Малахова наслышан, что у тебя память фотографическая, карту района боевых действий с первого раза наизусть запомнил. Было такое?
Экспат нехотя кивнул. Спрашивается, кто тянул его за язык и заставлял демонстрировать свои способности? Не иначе, тот самый пресловутый черт, которого так любят поминать
— Разрешите выполнять?
— Иди.
Покумекав над картой, сержант решил поступить по-умному. Зачем сразу демонстрировать немецким наблюдателям на переднем крае, куда он планирует направиться? Лучше полететь чуть в сторону, а уже во вражеском тылу развернуться и зайти оттуда, откуда его не ждут. В принципе, не самое сложное задание, если бы не превосходство противника в воздухе. Зайдет пара «худых» в хвост — и поминай как звали. Впору следовать примеру некоторых летчиков, которые втыкают в кабину крашеный макет — «пулемет системы Оглоблина» — сбить фрица не собьешь, зато напугаешь. Если повезет… Господи, может, закрепить тот же «дегтярь», протянуть тросик в кабину и при появлении «мессеров» шарахнуть по ним? Точность никакая, но… что-то в этом есть, надо подумать!
— Миша, как аппаратура, не подведет? — экспат придирчиво осмотрел установленный на «Иле» фотоаппарат. На первый взгляд натуральное ведро. Как там его, АФА-ИМ или АФАИ? Хрен редьки не слаще! Механик покосился на командира и неопределенно хмыкнул. — Понятно. Ну тогда от винта?
Над линией фронта его обстреляли. Дивин нарочно вел машину не на бреющем, а примерно на пятистах метрах, чтобы дать возможность фрицам засечь его курс и передать сведения в свой тыл. Когда в небе расцвели белые облачка, Григорий отработанным до автоматизма приемом мгновенно нырнул в шапки разрывов, зная, что «снаряд дважды в одно место не попадает» — наводчик старается исправить свой промах, переносит прицел, и у летчика есть все шансы избежать попадания.
Углубившись на занятую гитлеровцами территорию, экспат сверился с картой, закрепленной на левом колене специальным ремешком, и плавно потянул ручку влево. Пора менять курс. А заодно и снизиться. Если наземный пост наблюдения немцев вызовет истребители, то лучше не маячить у них перед глазами, а спрятаться на фоне леса. Не каждый сможет заметить выкрашенный в защитный цвет самолет, который «лег на живот».
К нужному району Дивин подкрался, как и планировал, со стороны вражеского тыла. Набрал необходимую высоту и, выдохнув, лег на боевой курс, начав съемку. Поехали! Теперь самое главное — это вести «Ил» ровно-ровно, как по ниточке, тогда кадры получатся что надо и не смажутся. Вот только противник вряд ли будет столь любезен, что просто будет наблюдать за ним, не предпринимая никаких попыток сбить нахального разведчика.
И точно, прошло всего ничего, а фашисты определились с принадлежностью одинокого самолета и открыли по нему бешеную стрельбу. О, нет, как не вовремя!
Сержант закусил губу. Зверь, сидящий внутри, рвался наружу, чтобы перехватить управление и покарать никчемных людишек, посмевших поднять на него руку. Экспат прилагал неимоверные усилия для того, чтобы удержать взбешенного мантиса. Неужели вторая натура всегда будет проявлять себя в самый неподходящий момент? С чего вдруг вообще такая реакция — после окончательной инициации вроде бы удавалось держать все под контролем, летал не раз на задания — все было в порядке. Вопрос…
Удивительно, но пока Григорий боролся сам с собой, часы на приборной доске бесстрастно отсчитали положенное количество оборотов. А, значит, можно выключать фотоаппарат и уносить ноги пока цел. Ага, пять раз!
Дивин нажал нужную кнопку, свалил машину в пике и с наслаждением откинул предохранительные колпачки с гашеток. Плевать на запреты — душа настоятельно требовала немедленно отомстить за пережитые мгновения
бессильного страха. Сержант приник к «наморднику» прицела, поймал в него плюющиеся огнем зенитные орудия и с наслаждением полоснул по ним длинной очередью.— Что, не нравится?! Получайте, гады!
Уф, прям полегчало как-то сразу. Экспат довольно засмеялся, перевел штурмовик в горизонтальный полет и заложил лихой разворот. Пора и честь знать. Бросил привычный взгляд по сторонам. Чисто. Стоп, а это что за ерунда? Плоскости крыльев обильно украшали свежие «розочки» пробитого дюраля. Да, ничего не скажешь, фрицевские зенитчики жуют свой хлебушек недаром. Но машина тянет нормально, так что этот раунд в итоге остался не за ними.
Вот и линия фронта. Сверху изломанные линии траншей, черные кляксы воронок и маленькие жуки танков смотрелись довольно безобидно, но Григорий совсем недавно поползал на пузе по земле-матушке в подобных «декорациях», вдоволь насмотрелся на ад наземных сражений, и воспоминания о пережитом крепко-накрепко засели в его памяти.
Наверное, поэтому он встрепенулся и, не задумываясь, повернул «Ил», когда увидел девятку «Ю-87», медленно ползущих на позиции советских войск. В голове очень кстати всплыла прочитанная недавно статья из фронтовой многотиражки о хитром приеме, который использовал один из коллег-штурмовиков.
Сержант выпустил шасси и прибавил газу, догоняя фашистские пикировщики. Только бы сразу не начали палить, подпустили бы поближе, с надеждой подумал Григорий. По силуэту «Ил-2» немного походил на «лаптежник», а выпущенные шасси еще больше усиливали это сходство.
«Юнкерсы» шли спокойно. Расстояние до них стремительно таяло, а фашисты пока никак не реагировали на неожиданно появившегося «собрата». Хотя, Дивин уже видел это наверняка, вражеские воздушные стрелки замыкающей тройки заметили его. Вот один из них шевельнулся, характерным жестом поднял к горлу руку — сжал ларингофоны, докладывает командиру. С тебя и начнем, дружок.
Экспат шевельнул ручку, поймал в прицел противника и расчетливо дал короткую очередь. Ярко блестящий на солнце фонарь разлетелся брызгами, «лаптежник» резко клюнул носом и пошел книзу. Есть почин, пошла плясать губерния! Сержант торопливо развернул нос «Ильюшина» и от души саданул по другому немцу. Но тот ловко уклонился, и огненные трассы прошли мимо. Опытный, гаденыш!
— Молодец, «горбатый»! — пробился в наушники с земли восторженный крик. Видать, какой-то авианаводчик. — Дай прикурить гадам, помоги пехоте, браток!
Григорий чертыхнулся с досадой — не до тебя, друг! — и устремился в погоню, стремясь вновь загнать размалеванный фюзеляж фашистского аса в перекрестие прицела, забыв обо всем в азарте. И его сразу же наказали за столь опрометчивый поступок. Стрелки дружно открыли по нему огонь, прикрывая своего товарища. Дивину пришлось бросать тяжелую машину из стороны в сторону, но несколько чувствительных ударов он все-таки пропустил. Штурмовик затрясло, кабина наполнилась гарью и дымом. Подбили.
Твою мать! Экспат взвыл от досады. Вот так всегда, на самом интересном месте! А он ведь только-только почувствовал истинное упоение схваткой. Неужели придется прыгать? Хорошо еще, что внизу свои, не придется опять блукать по немецким тылам.
Погодите-ка, сержант шевельнул ручкой и с удивлением понял, что «Ил» по-прежнему слушается его. За эти несколько секунд он оказался в стороне от «юнкерсов», и те перестали обстреливать его, решив, по-видимому, что он уже не представляет никакой угрозы. «Лаптежники» начали выстраиваться в круг. Дивин знал, что сейчас последует: их ведущий спикирует, устремится к земле, завывая сиреной, с плоскостей сорвутся капли бомб, и на головы нашим пехотинцам обрушится смерть. А следом за ним этот трюк повторят и другие крылатые шакалы. Хрен вам, выругался вслух экспат и кинул штурмовик вдогонку за немцами.