Небо в огне

– Были, - ответил Атауску. – Когда храм горел, мало что уцелело. Ты сам видел, что Джаскар сделал с нашим домом солнца… Всё спеклось в один комок.

Изыскатель сочувственно хмыкнул.

– Довольно об этом, - сказал, отворачиваясь от окна, старший жрец. – Вернёмся к празднику. Что тебе известно о жертвах? На что согласен почтенный Даакех?

– У нас будет куман, - ответил Алсек. – Тот самый, которого нам показывали. Это последнее слово почтенного Даакеха, и едва ли он передумает до праздников.

– Один куман, и притом хромой? – старший жрец нахмурился. – Слова твои не радуют.

– Ничего не поделаешь, почтенный Атауску, - покачал головой изыскатель. – Наши стада слишком малы. Если ты боишься, что куман не поднимется по лестнице… я уже проверял – он хромает, но идёт уверенно. Если ему будет совсем тяжело, кто-нибудь из воинов поддержит его с левого бока, и он дойдёт.

Лицо Атауску снова окаменело, и он прикрыл глаза, скрывая весёлые искры – видно, и ему представилось, как куман, опираясь на стражника, взбирается на пирамиду.

– Хорошо, - кивнул он. – Если эта жертва всё-таки будет неугодна Згену, у нас есть доброволец…

Он прикоснулся к своему ожерелью – окрашенным в пурпур клыкам пяти Скарсов, нанизанным вперемешку с золотой чешуёй из вражеских доспехов. Подержав один из клыков, Атауску выразительно посмотрел на Алсека. Тот сдвинул брови.

– Отступись от Кайриннега, почтенный Атауску. Что бы он сам ни хотел, боги ясно сказали, что его не примут.

Притихшая было циновка снова хлестнула по стене – над городом набирал силу ветер. Алсек покосился на небо – тучи снова сомкнулись и на глазах темнели, набухая влагой. С улицы донёсся торопливый плеск и перестук коротких когтей и тут же затих во дворе жреческого квартала.

– Твой ящер вернулся, - сказал Атауску, отойдя от окна. – Пойду проверю, что с «огненным глазом». Может, склеили…

Алсек открыл было рот, чтобы уговорить его остаться, но старший жрец в то же мгновение исчез за дверной завесой, и изыскатель успел только пожать плечами. С улицы донеслось недовольное рявканье – ездовой куман, потревоженный далёким громом, сердился на небо.

– Хсс, - Хифинхелф вошёл в комнату, безуспешно пытаясь стряхнуть со шляпы воду. Его соломенная накидка набухла от влаги и уже не шуршала при движениях, а монотонно поскрипывала. Поглядев на чисто выметенный пол, ящер виновато зашипел и выскочил на лестницу. Вернулся он уже без накидки, там же оставил и шляпу, и высокие, до колена, плетёнки из тростника.

– Хороший дождь, - кивнул он. – Очень славный. Все хальпы цветут, пустыня зелена от травы. Тростник вот затопило – не знаю, поднимется ли.

– Далеко ездил? – спросил Алсек, присаживаясь рядом с мокрым ящером на циновку.

– От стены до стены, - ответил Хифинхелф и высунул язык, принюхиваясь к уличному ветру. Он совсем не шипел теперь – в таком благодушном настроении Алсек не видел его с самого конца осени.

– Отдохнул бы, - покачал головой Алсек. – Вернёшься в Мекьо – опять старейшины начнут гонять. Либо строить, либо в шахту…

– Хсс! – отмахнулся ящер. – Я теперь сам старейшина. А водоподъёмники мы ещё осенью отстроили, и за зиму они не поломались. Теперь и мне, и Кайриннегу выходит передышка. А гильдия каменщиков без нас обходится.

Он подошёл к окну, одним глазом заглянул в узкую дыру – проём, и без того неширокий, был плотно замазан глиной.

– Хсс, - Хифинхелф плюхнулся обратно на циновку. – Хорошо смотрится ваша пирамида. Правильные цвета – чёрный и красный, в самый раз для неё. А что за глиняные нашлёпки там вешают?

– Это щиты, Хиф, - нахмурился Алсек. – Такие же вешают и на стены, разве ты не видел? Они всегда висели тут и украшали город, пока Джаскар не разломал всё.

– Помнится, они были из золота, - хмыкнул иприлор. – Ничего, эти тоже красиво блестят. Я видел Кайриннега на стене. Он хорошо таскает камни, и ставит их ровно. Всё-таки и от Скарсов бывает польза…

Алсек кивнул, отвлекаясь от мыслей о несчастной пирамиде. Ей досталось в том году – и от огня, и от мародёров Джаскара; когда жрец увидел её осенью, она была чернее угля – её долго жгли, заливая огненной жижей от вершины до подножия, и сажа прикипела к раскалённым камням. И ещё неделю Храм Солнца стоял, залитый чем-то липким и ярко-красным – следы этой краски не смогли смыть даже зимние дожди, да что там – Алсек, из любопытства прикоснувшийся к ней, ещё месяц проходил с красной ладонью… «Око Згена! Хорошо, хоть жреческий квартал тогда не покрасили,» - покачал он головой, вспомнив осень. «Почтеннейший Гедимин, кажется, готов был всех нас засунуть с головой в эту красную жижу. Даже кости с улиц не позволил отнести в Ачаккай. Чем же, интересно, его воины сжигали их? Земляное масло так не горит. Ведь даже пепла не осталось… даже черепа сгорели, даже зубы!»

– Я же говорил, - усмехнулся он. – Да ты уже сам знаешь – вместе же откапывали скважины Кьо… Он ведь теперь в гильдии, среди хранителей вод?

– Хэссс! Так и есть, - кивнул ящер. – Нет, он хорошо себя проявил, пока мы всё это отстраивали. Даже Хсинхефа не спорила, когда его принимали в гильдию. Он, конечно, не обрадовался… хссс! Скарс в гильдии хранителей Кьо! Кто бы рассказал мне такое той весной…

Он прислонился к стене, содрогаясь от неслышного смеха. Алсек хлопнул его по груди и засмеялся сам.

– Я тревожился за него, - тихо сказал он, отсмеявшись. – Мало ли, что случилось бы зимой. Да и сейчас… В том году Скарсы тут натворили… А, сам знаешь!

– Да уж, натворили, - качнул головой Хифинхелф. – И знорки от них не отставали. У нас до сих пор застенье в руинах, у вас весь город чёрный. А Кайриннег… пусть живёт. Ты не трогай его пока. Старейшины обещали, если его кто обидит, заступиться, как за любого ящера.

– Это правильно, - серьёзно кивнул Алсек. – А кто дал ему такую одежду? Он и так немаленький, а в ней вообще неохватный.

– Хссс! Это доспехи, Алсек, - шевельнул хвостом иприлор. – Шкуры в два слоя, внутри – тростник. Холодно у нас весной… Ну да пусть его. Ты что думаешь, Алсек? Что замыслил на весну?

Изыскатель вдохнул запах тамариска с дальних дюн и покачал головой.

– Очень много дел, Хифинхелф. Столько, что впору разорваться. Дожди идут, а мы уже строим. Месяца не пройдёт – уже Пробуждение, и сыновья Солнца прилетят в город, а у нас такой разгром. А в Раймалте вернутся почтенные ликвидаторы, будут смывать с Кештена этот жуткий пурпур и жечь кости – и я, если позволит почтеннейший Гедимин, поеду туда, провожу умерших в Кигээл. А там уже гон у куманов, и пора сеять, и… Даже к Янреку сходить некогда. Не знаю, Хиф, выберусь ли я в пустыню хоть на день.

«Но я придумаю что-нибудь,» - пообещал он про себя, сжимая пальцы в кулак. «Непременно придумаю. Все несчастные мертвецы, все нээр’иси найдут покой…»

– А ты на Дни Солнца не останешься? – спросил Алсек поспешно – взгляд ящера показался ему встревоженным.
– Не бойся, никого, кроме кумана, жертвовать не будут.

– Хэссс! – высунул язык Хифинхелф. – Да, работы хватает. Мне тоже прохлаждаться не позволят, хоть я и старейшина. Нет, Алсек, не останусь. У нас там свой гон.

Что-то зашуршало за окном не в такт ветру и ударам завесы о стену, и ящер насторожился, а спустя мгновение метнулся на лестницу. Алсек услышал, как хлопнула крышка люка.