Небо за нас
Шрифт:
— Столичный житель? Почему сдался?
— У меня не осталось сил терпеть лишения. Нам не хватает ни продовольствия, ни обмундирования. Обещали дать шинели, но транспорт, который их вез, сгорел во время налета вашего флота на Евпаторию. Да, что там говорить, вы только посмотрите на мои сапоги!
Внешний вид пленника и впрямь оставлял желать лучшего. Потрепанный мундир в нескольких местах небрежно заштопан. Правый сапог, что называется, просил каши, а у второго и вовсе не было подошвы, отчего бедолага был вынужден обмотать ногу какой-то тряпкой. Вдобавок ко всему, англичанин давно не мылся, о чем неопровержимо свидетельствовал распространяемый им запах. Прежний Константин, чтобы
— В полку большие потери?
— Изрядные, милорд. При Альме вы здорово нам наподдали, но это еще не самое страшное. Не поверите, но от моей роты осталось всего несколько человек и большинство потеряно не в бою.
— И где же?
— Холера, — развел руками словоохотливый перебежчик. К слову сказать, говорил он на кокни и понимать его было не так уж просто.
— От этой мерзости нет никакого спасения, — продолжал он. — И все от дурной пищи и несвежей воды. Я это знаю, наверное, поскольку слышал разговор нашего лейтенанта с доктором Грэмом.
— Неужели все так плохо?
— Как вам сказать, сэр. Те, у кого водятся денежки, могут устроиться с комфортом. Правда стоит все очень дорого. К примеру, цена обычной полупенсовой свечи может доходить до двух шиллингов. Бутылка дрянной водки семнадцать. Я как-то хотел приобрести себе старое одеяло, чтобы иметь возможность согреться ночами, так этот мерзавец маркитант запросил за него целых две гинеи!
— Однако! — даже присвистнул я, ведь один шиллинг на наши деньги был равен тридцати копейкам серебром. — Вам не позавидуешь.
— И не говорите, милорд. Одно радует, что этим мерзким османам еще хуже. Им вообще почти ничего не дают, и потому они вынуждены побираться. Ходят целыми днями по нашему лагерю и так и смотрят, чтобы украсть. Ей богу, у нас даже в Уайтчепел нет таких наглых негодяев.
— Я думал вы с турками заодно.
— О да. Наш лейтенант часто нам говорил об этом, когда узнавал, что мы вздули очередного «союзника». Знаете, я не слишком усердно учился в школе и многого не понимаю, но даже наш пастор не может объяснить, какого черта мы воюем с христианами на стороне мусульман.
— А что у французов дела так же плохи?
— Сказать по правде, сэр, у лягушатников все организовано много лучше. И кормежка, и обмундирование. Даже палатки и те теплее наших.
— Понятно. Что ж, теперь война для тебя окончена. Я распоряжусь, чтобы тебя покормили и отправили в тыл.
— Благослови вас бог, милорд! Позволено ли мне будет узнать ваше имя?
— Меня зовут великий князь Константин.
— Черт меня подери! Так вы Черный принц?!
Глава 2
Возвращаться домой всегда приятно, а Севастополь все больше становился моим домом. Я успел привыкнуть к его тенистым улочкам, все еще теплому морю, своеобразным жителям и прочему колориту. К тому же мой быт постепенно налаживался. И если какой-то месяц назад, я прибыл в город с небольшими количеством спутников и только самыми необходимыми вещами, то сейчас вслед за мной подтянулся положенный великому князю по рангу обслуживающий персонал.
Несколько слуг, два камердинера, два повара (один для господ и знатных гостей, другой для прислуги), конюх, кучер и еще бог знает кто, всего общим счетом почти полтора десятка человек. Добавьте к этому охрану и нанятых на месте людей и получится целый штат.
Зачем-то привезли даже мою виолончель. Не знаю, кто распорядился об этой без сомнения «наинужнейшей» на войне вещи, скорее всего Александра Иосифовна. Хотя могли
и сами проявить инициативу, они у меня старательные. Хорошо хоть про рояль оставили в Мраморном дворце. Качественный инструмент, жаль было бы потерять.С одной стороны, понять их можно. Великий князь Константин — известный любитель музыки и, во всяком случае, до моего вселения весьма недурно играл. Не Ростропович, конечно, но вполне прилично. Так что теперь имеется возможность вести светскую жизнь, то есть устраивать званые вечера, приемы и прочие посиделки и даже устраивать концерты для избранных.
То есть все то, что жизненно необходимо всякому аристократу и совершенно не нужно в условиях осажденной крепости. С другой стороны, дома всегда есть что, уж простите за мой французский, пожрать!
С другой стороны, можно приглашать к себе нужных людей, вести с ними доверительные разговоры. В конце концов, мне это ничего не стоит, а для них такой визит еще долго будет оставаться предметом гордости, и вызывать зависть окружающих.
С такими мыслями я добрался верхом до Михайловской батареи, где пересел в адмиральскую гичку и уже по воде прибыл в город. Официальное название этой пристани — Екатерининская, в честь моей великой прабабки, но все зовут её — Графской. Небрежно козырнув встретившему меня караулу, я уже направлялся к своему экипажу, но заметил одного давнего знакомого Кости – князя Виктора Барятинского.
Рано оставшийся сиротой, этот юный аристократ получил, тем не менее, блестящее образование, после чего пожелал служить на флоте. Причем делал это на собственном корабле — довольно хорошо построенной парусной яхте «Ольвия». Прославился, помимо всего прочего, раскопками в Херсонесе Таврическом и даже в Афинах, а после начала войны стал флаг-офицером у Корнилова и в этом качестве участвовал в погоне за турецким пароходом «Таиф» и бое с «Перваз-Бахри».
В Севастополе он один снимал целый дом и, если бы Юшков узнал об этом раньше, я бы, скорее всего, остановился у него.
— Добрый день, ваше императорское высочество, — первым поприветствовал он меня.
— Здравствуй, Виктор. Давно не виделись.
— Вы очень заняты. Впрочем, как всегда.
— Это точно. Но старых приятелей всегда рад видеть. Куда направляешься?
— В казармы на Южной стороне. Там теперь госпиталь и в нем много раненных. Его превосходительство Владимир Алексеевич приказал справиться о них.
Странное дело, молодой князь вел себя абсолютно корректно, привычно выговаривая титулование вышестоящего начальства, но вместе с тем в голосе явно чувствовалось… даже не знаю, как сказать… Не пренебрежение, но явно ощутимое превосходство потомственного аристократа, находящегося через бабку-принцессу в родстве с многими правящими домами Европы, в том числе и с Романовыми, над обычным тверским дворянином Корниловым.
— Богоугодное дело.
— Говорят, что страждущие находятся там в полном небрежении.
— Ты серьёзно? — насторожился я.
— А вот это, ваше высочество, смогу сказать, лишь, когда лично удостоверюсь.
— Знаешь, что, а поехали вместе. Тем более моя коляска теперь на пристани.
— Это было бы просто прекрасно, — охотно согласился тот.
Улицы города оказались совершенно пустынны. Значительная часть так называемой «чистой публики» его покинула, а простые горожане по большей части находились сейчас на укреплениях, помогая их возводить. Единственными кто время от времени попадались нам по пути всякий раз оказывались военными, следующие поодиночке или группами по каким-то своим надобностям. Так что нам с Виктором время от времени приходилось прикладывать руки к козырькам фуражек, отвечая на отдания чести.