Небоскребы магов

– Сама война нечестная вещь, – сказал я, – как бы ее ни старались облагородить. Да-да, я говорю не как глерд, а как Улучшатель. Как глерду она мне нравится. А как романтику мне даже пираты – тьфу-тьфу! – нравятся…

На корабле двое глердов продолжают смотреть в сторону нашего замка, мне с каждым мгновением начинает казаться, что видят нас, а это такое неприятное чувство…

Наконец тот из глердов, что помоложе, получив указания, заторопился вниз, а я медленно перевел крестик прицела на грудь старшего глерда, тут уж неважно, куда попадет тяжелая снайперская пуля, начал прислушиваться к своему дыханию…

Фицрой сам затих и напрягся, чувствуя важность момента, а я между ударами сердца плавно прижал спусковую скобу.

Глерд даже наклонился вперед, всматриваясь в мой замок. Его тряхнуло, однако не отбросило, как я ожидал, слишком крепко держится за поручни, наклонился еще больше и, перевалившись через край, упал за борт.

Я наблюдал за кораблем, однако все спокойно, никто не бегает, а тело старшего глерда в сразу промокшей и отяжелевшей одежде начало опускаться в темную воду.

Фицрой спросил тихо:

– Я чего-то не вижу или там не заметили, что корабль без капитана?

– Сейчас оставим и без помощников, – сказал я.

– Ты зверь, – сказал он с уважением.

Я огрызнулся:

– Сам видишь, злостно и неприкрыто нарушили мои территориальные воды!.. А это хуже, чем личное пространство. Из-за таких вот инцидентов и начинаются глобальные войны!

– И ты торопишься погасить ее в самом начале?

– Точно, – сказал и прицелился в борт корабля на ладонь ниже ватерлинии, – а гасят обычно водой…

Он смотрел то на едва виднеющийся в слабом свете звезд корабль, с которым ничего не случается, то на меня, которого каждый выстрел встряхивает пусть не так, когда лягает конь, но все же заметно.

– И что? – спросил он наконец.

– Есть, – ответил я, – теперь в другом конце…

Люди забегали на корабле, началась суета, а я продолжал стрелять, патронов не жалко, однажды даже увидел, как вывалился целый кусок обшивки, к тому же пули проходят деревянный кораблик насквозь, такие же точно дыры, если не шире, получаются и на другой стороне.

Фицрой проговорил тихонько:

– Мне кажется… или корабль погружается?

– Вот теперь пора на лодку, – сказал я, – и плыть к берегу!

Он посмотрел, как торопливо разбираю винтовку, снова на далекий кораблик.

– Какую лодку?

– Да обычную, спасательную…

Я осекся, торопливо ухватил прицел и всмотрелся в окуляр. Как-то засело в голове, что с тонущего корабля команда пересаживается в шлюпки и гребет к берегу, но на этом какая шлюпка, он сам всего лишь большая шлюпка с надстройкой на корме и простеньким парусом.

Фицрой сказал с суровым сочувствием:

– Что-то недодумал?

– Я ж топил только корабль, – проговорил я с трудом. – Или доплывут? Что стоит проплыть всего пару миль?.. Да тут не больше чем полторы…

Он сказал над моим плечом:

– Что, в твоем королевстве так хорошо плавают?

Я сказал тяжело:

– Старушки две мили вряд ли одолеют, хотя, конечно, смотря какие… У нас есть и те, что моря переплывают, а морские проливы для них вообще…

Он проговорил медленно:

– Думаю, на этом корабле половина вообще плавать не пробовала. Ладно, Юджин, это даже не промах, просто не все продумано. В какой-то мере даже лучше, возиться не надо. Так что пусть тонут, не жалко. Это же из Гарна или Пиксии, чего их жалеть?

– Вообще-то да, – согласился я. – Но это между нами, хорошо? На людях будем делать скорбные лица.

Он сказал с отвращением:

– Из какой же страны лицемеров ты явился!

– Из страны победившей демократии, – пояснил я. – Без лицемерия не удалось бы построить высокую культуру. Представляешь, если бы все говорили друг другу правду? Поубивали бы друг друга. А так комплименты, поздравления, улыбочки, добрые пожелания, и все в обществе хорошо. Даже дурака никто не назовет дураком, а только человеком своеобразно мыслящим.

– Понятно, – протянул он.

Я спросил с недоверием:

– Правда понятно?

Он фыркнул:

– Понятно, почему оттуда сбежал…

Он встал так, чтобы я смотрел на него, а не на тонущий вдали корабль. Там придурки даже не догадались ухватить какие-нибудь ящики, бочки, на которых могли бы продержаться дольше, а как полоумные цепляются за уходящий под воду корабль и не отцепили пальцев, когда тот потащил их на дно.

Из-за горизонта выскочила мелкая фиолетовая луна, помчалась по небу, а спустя некоторое время от края земли пошел зловеще-красный свет – медленно и величаво поднимается огромная багровая луна.

Я передал Фицрою прицел, он молча смотрел на море, где корабль не просто погрузился под воду, а клюнул носом, задрав корму, и ушел в глубины быстро, словно увидел на далеком дне ждущую его кораблиху с раскинутыми веслами.

Люди плавают на месте затонувшего судна, хватаются друг за друга, в смертном ужасе стараются подняться на чужих плечах… но через несколько минут скрылись под волнами и последние.

– Оккупанты, – твердо сказал Фицрой. – Пусть даже наемники, тем более нельзя зарабатывать на чужом горе!

Я промолчал, вся масса населения Дронтарии даже не знает, что у нее такое вот тяжкое горе из-за отсутствия собственного флота. Даже высшая знать привыкла и верит, что Гарн и Пиксия благородно и великодушно взяли на себя все трудности и риски перевозок их товаров по морю, так имею ли право я вмешиваться в чужие проблемы или же я тварь дрожащая?

– Пойдем вниз, – буркнул я. – Надеюсь, мне это не приснится.

Он сказал мне в спину:

– А кто говорил, что труп врага пахнет хорошо?

– Это я другим говорю, – напомнил я, – а такую хитрую тварь, как я, обмануть трудно. Правда, сопутствующие потери еще никто не отменял. Да и тотальная зачистка на месте тайной операции бывает неприятна, но крайне желательна, как записано в Уставе.

– Даже в Уставе? – перепросил он. – Серьезные в твоем королевстве люди.

– Все для победы демократии, – подтвердил я. – Для ее торжества никакие реки чужой крови не остановят истинных патриотов. Лишь бы самим не прищемить пальчик, а чужих и так на свете девать некуда.