Нечаянная любовь

— Дай мне пару сотен на месяц! Я верну тебе с процентами!

Ли колебался. И Гилберт вспомнил о предложении Блюма. Ай Зи, конечно же, даст ему кредит. Но потребует отчета за каждый потраченный цент. Такие условия не устраивали Гилберта. Блюм, скорее всего, уже смекнул: рудник «Змеиная Скала» нужен Гилберту только для того, чтобы заполучить наследство Джулии.

— Правда, что ты сбежал из тюрьмы в Солт-Лейк-Сити?

— О чем ты говоришь, Ли? — Гилберт удивленно уставился на приятеля.

— Так говорят, — равнодушно сказал Ли. Обхватил руками колени и принялся внимательно рассматривать носки.

— Кто говорит? Боже Всемогущий! По городу ходят какие-то невероятные слухи! Кто говорит, Ли?

— Говорят, что ты встал на ноги обманным путем… — Ли недоверчиво покосился.

— Никогда я не убегал из тюрьмы. Я там никогда не был, за исключением нескольких минут и того раза, когда мы пробыли вместе с тобой двое суток в полицейском участке!

— Я дам тебе денег, Гиб, — Ли тяжело вздохнул. Гилберт успокоился, похлопал друга по плечу и крепко обнял.

— Интересно, кто же, все-таки, распускает обо мне такие нелепые слухи?

— О тебе можно услышать везде: в салунах, в конюшне, в «Пикаксе», в редакции газеты… Не знаю, Гиб, что и думать. Не знаю…

Гилберт вспомнил о Гарлане Хьюзе. Скорее всего, за слухами, и домыслами стоит управляющий. Этот надутый мешок хочет настроить Джулию против него. Намерен получить миссис Меткалф вместе с деньгами! Гилберт разозлился.

— Скажу тебе честно, Ли, — заговорил Гилберт. — Да, в свое время сорвал немало векселей. Но никогда не обирал никого до нитки и никогда не обманывал честных людей! Единственный человек, которого я пристрелил — Боб Хокет. И это правда!

— Ну, если ты так говоришь… — попытался улыбнуться Ли.

Гилберт не знал, поверил ли ему друг. Хотелось, чтобы поверил. Несмотря на всю грязь, которая прилипла к нему, он никогда не был человеком, которого можно было бы назвать лжецом или обманщиком. Он считал, что существует огромная разница между обыкновенным обманом и ловкой махинацией, требующей богатой фантазии и изобретательности.

— Послушай, Гиб, — неожиданно спросил Ли. — Ты часто видишься с Сарабет?

Он спрашивал о Сарабет с какой-то тоскливой отрешенностью. Гилберт внимательно и сочувствующе заглянул в лицо приятеля.

— Она тебе еще нравится?

Ли пожал плечами и покосился в сторону, словно кто-то мог подслушать разговор. Гилберту больше ничего не нужно было объяснять. Они всегда понимали друг друга с полуслова, с полунамека. Вспомнилось прошлое и юная Сарабет, бегавшая по горам и лощинам Даблтри Галч. Из-под ее ног пугливо взлетали куропатки и шарахались трусливые кролики. Следом за девушкой мчался Ли… Сарабет казалась неотделима от гор, лощин, леса, реки. Она принадлежала природе, словно жаворонки и лилии. Прошло много лет. Жизнь потрепала Сарабет. Но в ней, все-таки, остался прежний огонь и девический задор!

— Ли, она очень красивая женщина.

— Она шлюха.

Гилберт смущенно поежился. Конечно, не все девочки, работающие в салунах, спят с посетителями. Но за Сарабет он бы не поручился, не рискнул бы поручиться…

— И в этом виноват я, — сказал Ли. — Мы не могли жить друг без друга с того самого дня, как встретились впервые в доме Ролли и Диггера. Потом она стала работать у моего отца. Когда отец умер, мама постаралась избавиться от Сарабет. Ей надо было на что-то жить, и она стала торговать собой… — он вытащил из кармана платок и высморкался.

— Если ты так любишь ее, почему вы не поженились?

— Мама, — Ли угрюмо поник, сгорбился.

Такой ответ не удивил. Гилберт не мог скрыть раздражения.

— Ли, тебе тридцать лет! Пора делать то, что тебе хочется.

— Она отберет у меня конюшню. И продаст. Она грозилась продать ее сразу после смерти отца, если я не расстанусь с Сарабет.

Не хотелось верить, что женщина может быть настолько злобной. Лишить сына всего, что он горячо и страстно любит?! Старуха прогнала Сарабет и так повела дела в конюшне, что Ли значит там не больше, чем наемный работник…

— Еще тогда, когда мы с тобой озорничали, мама твердила, что причиной ее смерти буду я, — бормотал Ли. — Она постоянно повторяла, что, если умрет, то ее смерть будет на моей совести! Она говорит так до сих пор, когда я делаю то, что ей не нравится.

Интересно, мучает ли Хэриет совесть за смерть старика Леви? Всю совместную жизнь он был под каблуком у жены. А она только читала нотации и позорила старика!

— У Сарабет будет скоро много денег, — сказал Гилберт, — она совладелица рудника «Змеиная Скала». У Ролли кое-что припрятано. У нее будет достаточно денег, чтобы купить тебе новую конюшню!

— Я никогда не возьму денег у женщины! — не согласился Ли. — Это единственное, чего я не смогу сделать никогда?

Гилберт нервно и тревожно передернулся. Лучше бы Ли не говорил таких слов!

— Думаю, мне пора идти спать, — сказал Ли. — А то мама начнет завтра расспрашивать, отчего я такой усталый.

Гилберт представил Хэриет Тейбор. Она пристально смотрит за завтраком на сына и устраивает ему допрос… И вспомнил свою мать. Она обращалась с ним всегда Мягко, даже когда уличала в неблаговидных поступках.

«Злоба порождает злобу, а любовь порождает любовь», — любила говорить она. И никогда не повышала голоса.

Наверное, мягкое материнское отношение стало причиной, того, что он вырос не очень хорошим человеком.

Наступил понедельник. Джулия все утро перебирала бумаги в кабинете Эдварда. Медицинскими записями и дневниками были заполнены полки в шкафах. Записи могли пригодиться доктору Бичему. Письма можно было выбросить.

Разобрать бумаги Эдварда она хотела сразу же после его смерти. Потом отказалась от такой мысли. Случайно, она нашла в шляпной коробке стопки писем, перевязанные ленточками. Письма от первой жены Эдварда.

Он никогда не упоминал при Джулии о первой жене и детях. Ей было известно только то, что рассказал Рэндал. Эдвард потерял семью и ушел на войну, чтобы забыть о своем горе. Чутье подсказывало Джулии, что она может стать другом, помощницей Эдварду, но никогда не будет такой женой, какой стала девушка, связавшая с ним судьбу в молодости.

Догадки подтвердились после его смерти, когда Джулия прочитала несколько нежных, интимных писем. Потом она долго боялась прикоснуться к бумагам покойного мужа, ей овладел какой-то суеверный страх.