Нечаянные грезы

Она встала. Он крепко сжал ее запястье.

— Постой! Мне кажется, у меня инфаркт. Неужели ты бросишь меня здесь одного?

— Брошу, Пашенька. Ты будешь лежать вот на этом диване и всем руководить. С тобой ведь никогда ничего не случится.

— Ты так в этом уверена, что мне даже страшно делается.

Она жалко улыбнулась и попыталась высвободить руку.

— А что еще мне остается делать? Они меня ждут. Я им нужна. Здесь я никому по-настоящему не нужна.

— Ошибаешься. Ты очень нужна мне.

Она сделала еще одну попытку высвободить свою руку.

— Нет, Павел. Я буду тебе только в тягость. Если ты меня не отпустишь, я нажрусь с горя водки и таблеток, и тебе придется меня откачивать. Это очень хлопотное занятие, Павел, ты сам прекрасно знаешь. Я уже делала так дважды. Мне промывали желудок, ставили клизму… — Она хихикнула. — Прости меня за натурализм. Живя с тобой, я прошла замечательную школу жизни. Спасибо, Павел. Только теперь ты должен меня отпустить.

Он нехотя разжал пальцы, и в следующую секунду Муся уже очутилась возле двери.

— Храни тебя Господь, Павел, — сказала она и быстро перекрестила его с порога.

Андрей Доброхотов не планировал заранее свой побег, однако, очутившись в тот день за штурвалом «МИГа», сказал своему второму пилоту Мише Квасневскому:

— Нужно попытать счастья.

Тот понял его, что называется, с полуслова и кивнул. Миша был азартным картежником и задолжал приятелям крупную сумму денег. Вдобавок ко всему его любовница забеременела и грозилась придать это гласности.

Они «потеряли» связь с землей через восемнадцать минут после вылета. И, разумеется, «сбились» с курса. Услышав в наушниках ломаную английскую речь — их «МИГ» подлетал к шведской границе — Андрей ответил тоже по-английски: «Хотим приземлиться. Имеем важную информацию».

Разумеется, у них не было никакой информации, а тем более важной, но так говорили в кино — нашем и зарубежном.

Потом что-то случилось с управлением. Андрей успел катапультироваться. Миша вместе с «МИГом» навсегда остался лежать на океанском дне.

Андрея выловила из воды пятнадцатилетняя девчонка, которая вдвоем со своим тринадцатилетним братом вышла на яхте в неспокойное море. Несколько дней он приходил в себя, окруженный неусыпной заботой этой Аниты, проводившей школьные каникулы в летнем домике тети неподалеку от Лулео. Она пригрозила родственникам, что если они заявят об Андрее в полицию, она прыгнет со скалы на острые камни. Анита уже пыталась покончить жизнь самоубийством, и потому ее оставили в покое. Как только Андрей окреп, она залезла к нему под одеяло и сказала:

— Если ты подойдешь мне как мужчина, у тебя не будет никаких проблем с получением вида на жительство — мой отчим важная шишка в министерстве юстиции, а еще у меня есть друзья, для которых ничего не стоит добыть тебе шведский паспорт. Так что постарайся.

У Аниты был темперамент дохлой рыбы, зато она была отлично подкована в сексуальной науке. Они курили на ночь сигареты с какой-то травкой, от которой Андрею всегда хотелось женщину. Он с успехом выдержал этот тест и через год стал мужем Аниты Сэндберг, к тому времени закончившей лицей и получившей в наследство от бабушки ферму на берегу моря.

Десять лет пролетели в постоянных хлопотах по хозяйству, семейных радостях и невзгодах — у них с Анитой родилось четверо мальчиков, которых Андрей очень полюбил. Он — теперь его звали Паул Хендерсон — свободно говорил по-шведски, любил разглагольствовать за кружкой пива о политике и жизни вообще, знал из газет и сводок новостей о переменах, произошедших на его бывшей родине, о которой почти не думал и, соответственно, не скучал.

Зато он часто думал и скучал о своей Карменсите.

Анита растолстела и превратилась в настоящую матрону, хоть ей не было и тридцати. Они все так же покуривали сигареты с травкой перед тем, как лечь в супружескую постель. То, что в ней происходило, казалось Андрею обязанностью, которая с годами становилась все менее и менее приятной. Пока не стала противной.

Он сказал об этом Аните, и она стала раз в неделю уходить ночевать к холостому работнику с соседней фермы. Об этом знала вся округа, но в здешних краях подобное было в порядке вещей.

Однажды Андрей проснулся по обыкновению в шесть утра и понял, что должен непременно увидеть свою Карменситу.

Он пытался представить ее в самолете, но из этого ничего не вышло — он видел перед собой смешной ежик темных волос, потекшую косметику, сердито надутые малиновые губы. Он помнил и любил ее такой, какой увидел в первый раз. Он знал, что она стала другой. Какой?..

Он так ждал и так боялся этой встречи.

В N Андрей появился инкогнито — просто сел в Москве на поезд и вышел через сутки на перроне в N. Первым делом направился в «клоповник», но барак, в котором жила его Карменсита, снесли. На его месте была стихийная барахолка, где толклась тьма незнакомого народа. Тогда он направился к себе на Луговую.

Их дом перестроили до неузнаваемости, и там теперь жили другие люди. Тогда он решил зайти на Степную, двадцать восемь, — в детстве он часто бывал в доме Берестовых, был почти влюблен в обеих сестер сразу.

Он так и не узнал ничего путного от живших там двух теток, которых он мысленно назвал «клушами». Они приходились какими-то родственницами Марусе Берестовой, которая перекочевала на жительство в Москву. Он зашел выпить в ближайший бар, похожий на разукрашенный к Рождеству сарай, и услыхал от местного пьяницы, бывшего врача психиатрической лечебницы, грустную историю о самоубийстве его Карменситы.

— Ее нашли пацаны. Сперли где-то водолазный костюм и решили опробовать его в затоне. Смелые оказались малята. Рассказывают, она стояла на дне — ее зажало между двумя корягами, — и прижимала к груди полиэтиленовый пакет, в котором была абсолютно сухая тетрадка. Одни утверждают, будто это был дневник ее жениха, который ее бросил, а потом разбился в самолете, другие говорят, это был ее собственный дневник. Ее мать сошла с ума, когда узнала. Галина вроде бы написала ей письмо, что уезжает из города на заработки, и пообещала вскоре вернуться. Кривцову-старшую поместили ко мне в клинику, но она уморила себя голодом. А ты кем доводишься Галине? — внезапно спросил пьяница и посмотрел на Андрея своими хитрыми красными глазками.

— Я ее жених. Но я не бросал ее — она первая меня бросила. Я чуть не сошел из-за нее с ума.

— Хорошая была девица. — Пьяница восхищенно поцокал языком. — Всегда хотела. Разбуди среди ночи — и обязательно даст. Не просто так, а с душой. А после будет бить себя в грудь кулаком и ругать последними матерными словами. Правда, поначалу она себя сдерживала. Наверное, крепко была в тебя влюблена, потому и сдерживала. При ее-то темпераменте это не просто трудно — это не-воз-мож-но. Ну уж зато потом… — Пьяница громко присвистнул. — Поставь еще бутылку водки, и я расскажу тебе, что было потом. Благо что все протекало на моих глазах.