Нечто из Рютте

– Стража, взять его.

Повторять было не нужно. Двое стражников тут же вскочили из-за стола, схватили мальчишку, выломали его руку, согнули. Возница, что привез Гирша, попытался было вступиться за господина, но еще один стражник немилосердно ударил его древком копья в лицо, и тот свалился на пол.

– Гой, вор, свиноед, – кряхтел Гирш, когда стражники крутили ему руки.

– Сержант, у тебя кнут готов? – спросил Волков.

– Как всегда, господин, – отвечал сержант Удо.

– Десять раз ему будет мало, давай пятнадцать, на площади.

– Ублюдок! – завизжал Гирш.

– Двадцать, – добавил Волков. – А гавкнешь еще что-нибудь – получишь клеймо на морду.

Гирш пытался посмотреть на солдата и, увидев его ледяное лицо, понял, что тот не шутит, и больше ничего не сказал. Сержант и стражники выволокли мальчишку из донжона.

– Может, нужно было его в подвале подержать? Он и успокоился бы, – предложил Крутец. – А так мы с ним строго.

– Мы с ним слишком мягко, – сквозь зубы отвечал солдат. – Надо было ему язык отрезать, но сегодня я очень милосерден. Потому что скоро меня посвятят в рыцари, и я не хочу омрачать праздник дерьмом и кровью этого животного.

– Поздравляю вас, господин коннетабль, – сказал Крутец. – Вся Рютте ждет вашего повышения.

– Раз вся Рютте ждет, – произнес Волков, подумав, – значит, у всей доброй земли Рютте будет праздник. Мы устроим фестиваль для мужиков. Я устрою за свой счет.

– Зачем? – удивился управляющий. – Они вас и так боготворят, вас все любят.

Он не знал, что солдат, возможно, скоро станет не только рыцарем, но и господином Малой Рютте. Если, конечно, барон отдаст Хедвигу за солдата. И Волков хотел, чтобы мужики со всей округи, особенно свободные, знали о нем как о щедром и добром господине. Все это солдат не стал объяснять управляющему, а просто произнес:

– Пара коров на жаркое, пять свиней, два десятка куриц, пуд сыра и пуд колбасы, пять бочек пива и браги, детям пряники, незамужним девкам ленты. Подготовьте все это к следующему воскресенью.

– Господин коннетабль, фестиваль талеров на пять получается, – чуть замялся управляющий. – Сейчас в казне нет денег. Я мужикам за рубку леса дал, кузнецу за скобянку, все деньги на новый трактир идут.

– Вы что, не слышали? Я же сказал – за мой счет.

Глава двадцать третья

Агнес стала много спать. После того как она заглядывала в шар, девочка шла в людскую и, не поев, ложилась спать. Спала долго, могла лечь днем и встать только утром. И ни клопы, ни блохи, что докучали другим, ее не беспокоили. Волков велел ее не трогать, а дворовые не могли понять, зачем коннетаблю эта косоглазая замарашка, ведь работать она не работала, да и для постельных утех вряд ли годилась, уж больно неказиста и костлява была.

Посыпаясь, Агнес долго молилась, потом ела – много и жадно, все, что ни дадут, иногда тихо разговаривала с коннетаблем, который задавал ей только один вопрос: как найти вурдалака?

– Ведьма звала его господином, – говорила Агнес.

– Ты мне это уже рассказывала. А где она сама, знаешь?

– Нет, знаю, что далеко. Не вижу ее и не слышу.

– Ушла, значит, – задумчиво произнес солдат, – может, и господин ее ушел?

– Может, – пожала плечами Агнес.

Волков видел, что почему-то девочка не любит рассказывать о том, что видела в шаре. Каждое слово приходилось тянуть из нее клещами. Наверное, потому что девочка стеснялась, поэтому он и не позволял никому присутствовать при этих разговорах, кроме монаха. А монах сидел рядом и слушал. Он всегда молчал, когда коннетабль говорил с Агнес. А на этот раз он произнес:

– Значит, мы больше никого не знаем, кто мог бы указать, где прячется вурдалак?

– Я не знаю, – сказала Агнес, – шар не показывает.

– А как же вы узнали про ведьму до того, как к нам попал шар? – продолжал спрашивать монах.

– Сыч видел, как ее сынок принес письмо трактирщику, а трактирщик написал письмо в замок. Видимо, к молодой госпоже.

– А шар не говорит о госпоже Хедвиге ничего? – не отставал брат Ипполит.

– Говорит, – недовольно ответила Агнес. – Говорит, что наш коннетабль мечтает о ее заднице.

– Что? – Волков нахмурился и глянул на девочку.

– Стекло говорит, что вы и во сне, и наяву алчете госпожу Хедвигу, – сказала Агнес.

– Прикуси-ка язык, – велел Волков. – Разговорилась.

– А еще что шар показал про нее? – продолжал монах.

– Больше ничего, – ответила девочка.

– Я не алчу госпожу Хедвигу, – сказал солдат.

– Мне и монаху можете врать, – резонно заметила Агнес. – Да и себе можете врать, а вот стеклу вы не соврете! Вы о ней все время думаете. И про приданое думаете. У вас все мысли только, что мертвеца поймать и на ней жениться.

– Прикуси язык, – сухо повторил коннетабль, холодно глядя на девочку. – Ишь, разговорилась. Слушаю тебя, пока вурдалака не поймали. А как поймаю, пойдешь в трактир лавки за пьяными мыть. – Лицо девочки сразу переменилось, она заметно испугалась.

– Простите, господин.

– Повтори-ка, – сказал солдат.

– Простите, господин.

– Как ты меня называешь?

– Господином.

– И не забывай об этом.

– Да, господин.

Монах, пытаясь замять неловкую ситуацию, продолжил:

– Значит, у нас есть подозрения, что госпожа Хедвига получила письмо от мертвеца?

– Вряд ли от него… Скорее, письмо было от ла Реньи, – ответил солдат.

– А ведьма точно знала о вурдалаке? – вслух размышлял монах.

– Агнес так говорит, – сказал солдат.

– Стекло так говорит, – поправила его Агнес.

– Да, стекло… – задумчиво произнес Волков, – хотя всякое быть может. Мне такие мысли о госпоже Хедвиге самому в голову приходили.

– А с чего же вам такие мысли в голову приходили, что молодая госпожа с вурдалаком знается? Невозможно такое, – вслух размышлял Ипполит.

– Я у дезертиров письмо нашел на ламбрийском, а здесь вроде никого нет, кто ламбрийский знает, кроме служанки госпожи Хедвиги. Поэтому на них и думал.

– А это та здоровенная женщина, которая с госпожой ходит? – догадался монах.

– Да, вроде она из Ламбрии или из Фризии. В общем, из тех краев.

– А я тоже из тех краев, – произнес монах, – я тоже ламбрийский знаю.

– Знаешь?

– Конечно, у нас в доме все на двух языках говорили. А у вас, господин коннетабль, то письмо сохранилось?