Нечто из Рютте
Шрифт:
– Может, ведьма, если она еще жива, конечно.
– Так сдохла же она, – напомнил сержант.
– А девчонка Агнес, когда в шар глядела, сказала, что жива она, – ответил ему Ёган.
– Да, – подтвердил монах, – так и было, Агнес сказала, что ведьма шар вернуть хочет и сына. Вот сына и вернула.
– Ведьма? – не поверил сержант. – Да она ж хилая, попробуй сам, брат монах, висельника закоченелого с земли-то поднять.
– Сержант, – сказал Волков, – найди мне эту Агнес. Ко мне ее. Я в замке буду.
– Да, господин.
В донжоне, у самого входа, Волков увидел две большие
– Доброго вам утра, экслеленц!
– И тебе, – отвечал солдат.
– Ночью все сделал чисто, – не без гордости отчитывался Сыч. – Комар носа не подточит. Все ценное вывезли, только в конюшне осталось чутка, так дело уже к утру шло, не успевали. Постояльцы все целые, кони тоже, никто даже не угорел.
– Забыл, как тебя звать, Сыч?
– Матушка звала Фридрихом, да то когда было. Меня давно так не кличут, все Сыч да Сыч, я уж и привык.
– Ты молодец, Фридрих, а ты мылся, как я тебя просил?
– На Святом Писании могу побожиться, – поклялся он и посмотрел на Волкова честными глазами. – Вы сказали, экселенц, – я помылся.
Волков поглядел на него и не очень-то в это верил.
– Управляющий расплатился с тобой?
– Да, экселенц, деньгу уже получил.
– А где он сам?
– Так с мужиками поехал лес смотреть. У трактира оказался каменный фундамент. Немного леса хорошего, и трактир будет лучше старого.
– Ну что ж, Сыч, хорошо, – произнес Волков и обратился к Ёгану: – Крикни на кухню, пусть завтрак несут.
Он еще ел, когда сержант привел девочку. Агнес встала рядом с ним, чинно поклонилась и произнесла:
– Доброго дня вам, господин, да благословенны будьте.
– Здравствуй, здравствуй, наверное, знаешь, зачем я тебя позвал, – сказал солдат и протянул ей чашку молока.
Девочка опять поклонилась, беря чашку, и ответила:
– Знаю, господин. Хотите, чтоб я в шар поглядела.
– А может, знаешь, что я хочу узнать.
– Знаю, господин. Хотите знать, где ведьма, – сказав это, она быстро выпила молоко и поставила чашку на край стола.
Стояла, смотрела на него своими косыми глазками. Не боялась, не волновалась, она и вправду все знала, она и вправду была умной.
– Ты грамотная? – спросил солдат.
– Нет, господин.
– А откуда ж все псалмы знаешь?
– На все службы хожу, за отцом настоятелем повторяю. Министрант читает – я запоминаю.
– Ну хорошо, пошли в мою башню.
– Только давайте вдвоем пойдем.
– Почему?
– Не хочу заголяться перед другими мужиками, глазеют они.
– А я, по-твоему, не глазею?
– Нет, вы не такой, как они.
Они поднялись в башню, но солдат не отставал:
– А в чем же я не такой?
– Вам все равно, а холоп ваш таращится, а монах украдкой глядит, словно ворует. Вроде не смотрит, не смотрит, да и зыркнет.
– Ясно. А что ты в шаре видишь?
– Так я ж вам сказала, все,
что вас касаемо, – говорю, а что не касаемо – шар говорить не велит.– Не велит? – удивился солдат. – Как это он тебе не велит?
Агнес опять уставилась на него. Молчала с укором и ответила, как отрезала:
– А вот так. Не велит, и всё. Не знаю как.
У двери Волков остановился, скривился от боли.
– Что, нога болит? – спросила девочка.
– Заходи, не стой. – Солдат чуть толкнул ее в спину.
Едва переступив порог, Агнес сразу скинула платье, залезла на кровать, уселась так, чтобы грязными ногами не пачкать перину, и сказала:
– Я сейчас в шар погляжу, а потом вас полечу.
Солдат, тяжело хромая, достал из ларца шар и протянул ей его. Девочка схватила шар так, как голодный схватил бы кусок хлеба, и сразу, словно в омут, кинулась в него смотреть. И тут же заулыбалась. Смотрела она долго, долго и неотрывно. Только дышала часто, словно бежала куда-то, а потом ее начало вдруг потрясывать, передергивать, словно судорогами или как от озноба, но она продолжала улыбаться, только как-то уже вымученно, а трясло ее все сильнее. Солдат не выдержал и выхватил шар из ее рук, а Агнес повалилась на бок на кровать, зажмурилась крепко и закрыла лицо руками. И лежала так, а потом с трудом села, затем слезла с кровати на пол, присела и помочилась, не разжимая глаз. Волков ошарашенно глядел на нее и, видя, что она так и осталась сидеть, спросил:
– Эй, ты в своем уме-то?
– В своем, в своем, – холодно ответила Агнес, встала, покачиваясь, подошла, подняла платье, медленно надела его и снова зажмурила глаза. Стояла, терла их.
– Что с тобой? – спросил солдат.
– Ничего, – медленно ответила девочка. – Просто глаза ломит, аж темнеет в них.
– Ведьму видела?
– Ведьму видела.
– Где она?
– В лесу прячется, вам ее бояться нечего, она вас больше боится. Уходить отсюда хочет.
– Точно?
– Точно. Днем и ночью коршуна-ворона ждет. Говорит, что он силы большой. Она боится, что ее господин с коршуном-вороном не совладает.
– А что за господин у нее?
– Не знаю, но его она тоже боится. Она хочет в своей дом зайти, там у нее есть вещица нужная, а потом уйдет отсюда.
– А висельника она сняла?
– Она, она. С ней сынок ее. Мертвый, но с ней.
– Да как она снять-то его смогла? – не поверил солдат. – Может, кто помогал ей?
– Хватит уже спрашивать, устала я, – ответила девочка. – Полежать мне надо, глаза ломит.
– А пол вытереть не желаешь? А то после тебя как на конюшне.
– Потом вытру, потом, – пообещала Агнес.
– А ногу мне обещала полечить?
– Сказала же, потом! – раздраженно взвизгнула девочка.
– Иди спать в людскую, – произнес солдат и вытолкнул ее за дверь.
В донжоне он собрал людей.
– Сержант, седлай коней, запрягай телегу, четырех людей с собой берем, Сыч и монах тоже едут с нами.
– Куда едем, экселенц? – спросил Сыч.
– В берлогу к ведьме. Ты, Сыч, пару ведер жира из бочек возьми.
– Хибару ее жечь будем? – догадался Сыч.
– Будем, а там вода кругом, все сырое, просто так гореть не будет.