Нечто из Рютте

Все окружающие смотрели на него с трепетом и молчали, только барон не унимался:

– Зачем вы это сделали, глупец? С ними можно было договориться!

– Идите, договаривайтесь, – сказал солдат, превозмогая приступ боли и садясь на коня, – по опыту знаю, теперь они будут более сговорчивы.

Дав шпоры коню, поехал к мертвому кавалеру. Тот все еще лежал на спине, с согнутыми в коленях ногами и поднятыми руками, как будто сдавался. Его глаза оказались открыты, он умер сразу. Волков был почти уверен, что под камзолом кавалера крепкий панцирь, поэтому целился в лоб, но не попал, а попал ниже. Болт выбил рыцарю верхние зубы и вышел наконечником из затылка, перебив позвоночник. Кранкль умер, когда еще стоял. Солдат слез с коня, снова, кривясь от боли, опустился на колено и постучал мертвецу по груди костяшками пальцев. Послышался звук. На Кранкле был панцирь.

– Я смотрю, вы подготовились к честному поединку, господа, – сказал он кавалерам. – Приятно иметь дело с благородными людьми.

Рыцари стояли чернее тучи, ничего ему не отвечая, а зеваки подходили все ближе, и барон с сержантом подошли. Они поняли, о чем говорил Волков.

А солдат тем временем расстегнул пояс убитого и стянул его вместе со шпагой. Стал снимать с пальцев перстни, один из которых был очень дорогим. Забрал деньги из кошеля и хотел взять еще перчатки Кранкля, больно хороши были, да не стал. Скалясь от боли, встал и сказал:

– Сержант, забери у господина фон Плезендорфа гнедого под ламбрийским седлом, это теперь мой конь.

Фон Плезендорф смотрел на Волкова с ненавистью, но ничего не говорил, сержант почти силой вырвал у него из руки повод коня.

– Что вы так смотрите на меня, Плезендорф, что-то не так? Или забыли про право победителя?

Кавалеры молчали. А солдат, сжимая кулаки и зубы от боли, снова залез на коня и сказал:

– Я велю запрячь вам телегу.

Он хотел уже было уехать, но повернулся к кавалерам и добавил:

– Господа, если я увижу вас здесь, я вас убью, никаких поединков не будет, просто прикажу своим людям убить вас.

Кавалеры ничего ему не ответили.

Солдат ехал в замок и только теперь стал замечать десятки людей, что прибежали из деревни и толпились на стене. В их глазах он видел восхищение и благоговение. Он был бы счастлив, если бы не выедающая боль в левом бедре. И тут он на стене замка заметил ее. Она, как и вся дворовая челядь, смотрела на него. Да, это была дочь барона. На секунду ему показалось, что нога перестала болеть. Он выпрямился в седле. Он был горд. Пусть эта белокурая дрянь видит его триумф. Пусть видит, как смотрит на него местный люд, пусть знает, кто он такой.

Он сидел во дворе замка на колоде, вокруг толпились люди, сам барон был тут, стоял неподалеку, даже баронесса спускалась, но барон ее проводил.

Лицо Волкова было белым как полотно, губы превратились в серую нить, он сжимал и разжимал кулаки.

На корточках перед ним сидели кузнец и монах Ипполит, руки их были по локоть в его крови. Кузнец вид имел растерянный, а вот молодой монах держался молодцом.

Он встал и спокойно сказал солдату:

– Болт уперся в кость, дальше не пойдет, не протолкнем.

– Может, попробуешь вытащить, в прошлый раз ведь вытащил, – сказал Волков кузнецу.

– Да как же, господин, в тот раз он на полпальца вошел, а тут… – ответил тот виновато.

Со стены за ними наблюдала госпожа Хедвига, но сейчас солдату было не до нее, ему начинало казаться, что нога немеет, словно он отлежал ее во сне.

– Тянуть нет смысла, господин, – твердо продолжал монах, – ногу придется резать.

– Резать?

– Да. Причем резать лоскутом.

– Лоскутом?

Монах нарисовал в воздухе угол:

– Углом, болт дошел до кости, он рядом с главной ножной веной, и если не знать, как его доставать, то можно ее порвать. И тогда…

– Кровь не остановить, – догадался солдат.

– Да, кровь не остановить, – подтвердил монах.

– Ёган, давай телегу, – согласился солдат. Монах был прав, нужно что-то делать, боль не прекращалась, она выматывала его.

– Уже готово, господин, – ответил слуга.

– Монах, а ты так резал уже кому-нибудь? – спросил Волков.

– Я нет, но я видел, как резал старший лекарь. Я буду ему помогать. Вы не волнуйтесь, господин, в монастыре есть маковые капли. Боль вас так терзать уже не будет.

Ёган подогнал телегу и помог господину улечься в нее. Волков попытался пошевелить пальцами на ноге – они и раньше-то шевелились неважно, а сейчас у него вообще не получилось.

Слуга накрыл его плащом и уселся на передок, рядом с ним сел монах, и телега выехала из замка. Барон так и не проронил ни одного слова. Глядел вслед. А еще со стены за телегой следила дочь барона и не уходила, несмотря на дождь.

Глава восемнадцатая

«Увечья и смерть к контракту прилагаются», – опять вспоминал он. И увечья прилагались, нога болела, и боль эта не стихала. Еще недавно он собирался жить тихо и мирно, прикупить землицы и разводить коней. На лошадях можно было неплохо зарабатывать. А может, и осесть в каком-нибудь тихом городке, открыть мастерскую и делать хорошие арбалеты недорого. Он почему-то считал, что преуспеет в любом из этих дел. Но после ухода со службы его жизнь почти не изменилась. Стычки, раны, напряжение, враги, недосыпания – все как обычно. Даже награда, как водится, призрачная.

Все как всегда. Ничего не изменилось.

И тут прямо в телеге под мокрым плащом ему в голову пришла простая мысль:

«Если монахи поставят меня на ноги… соберу вещи и уеду отсюда. Да, просто соберусь и уеду. Деньги у меня есть, коней больше, чем нужно, слугу вот завел, вроде ничего, расторопный, хотя и бестолковый. Сбегу. Сбегу, сколько раз бегал, а не бегал бы, уже давно сгнил бы в земле. А не сбегу, так отравят, или приедет еще один благородный в кирасе под камзолом. Да. Барону я ничем не обязан, это он мне обязан. Хоть немного навел порядок в его феоде. Разогнал воров, что тут промышляли во главе с Соллоном, переловил кучу дезертиров, начал и оплатил аудит, ну и чем я не молодец? Да, еще и упыря выследил. А что я получил взамен? Мне разломали плечо, да так, что умники монахи еле собрали, в грудь удар получил и кровью харкал два дня, да две лишние дыры в и без того больной ноге. Да, я, конечно, прихватил деньжат тут, да коней, да барахлишко, ну так в бою все брал, не барон дал. Нет, ему я ничем не обязан. А оскорбления! Я за всю свою жизнь столько не слышал, сколько от этой дряни белокурой. Нет, нужно отсюда бежать, пока меня тут не прикончили».

– Господин, вы там живы? – окликнул его Ёган.

– Жив, – ответил хрипло он.

– Терпите, господин, скоро приедем, монахи вас залечат. Они в этом проворные.

– Ёган.

– Да, господин.

– Ты готов отсюда уехать?

– Куда? Когда? Сейчас, что ли? А к монахам не едем, что ли?

– Господин, – подал голос брат Ипполит, – нельзя вам сейчас уезжать, пока ногу не залечим.

– После монахов собрать вещи и уехать готов? – продолжал Волков.

– Да куда?

– Да хоть куда.

– В ночь ехать? Зачем в ночь ехать? Давайте хоть утра дождемся.

– Дождемся, ладно.

– А куда вам ехать, зачем? Вас здесь почитают более барона, – сказал Ёган.

– Да, – подтвердил монах, – вы уже на все графство знамениты.

– Дураки вы оба, – ответил Волков, – не понимаете, убьют меня здесь. Ворье меня ненавидит местное, благородные меня ненавидят, дочь барона со служанкой меня ненавидят, а теперь еще миньоны герцога в «друзья» записались.

– Все ничто, – сказал Ёган, – а вот насчет дочери барона – тут, конечно, не поспоришь. Стерва еще та.