Нечто из Рютте

– Наверное, едкие остроты, – заметил фон Фальц, – в этом он большой мастер.

– Я выбираю арбалет.

– Что? Арбалет? – скривился фон Фальц.

– Арбалет? – переспросил фон Плезендорф. И презрительно фыркнул: – Арбалет – оружие черни.

– А я не из благородных. Как раз мое оружие.

– А говорили, что вы служили в гвардии де Приньи, – сказал Кранкль.

– Да, но попал я туда не по происхождению.

– Все равно арбалет оружие трусов, – сказал фон Плезендорф.

– Да? А вот в гвардии де Приньи трусом бы посчитали того, кто вызывает на поединок хромого и почти однорукого, – сьязвил солдат. – Не говорите, что вы не знали о том, что я не владею левой рукой. Или что я хром. – Волков засмеялся. – Вижу, что знали. И тем не менее храбрец Кранкль вызвал меня на дуэль. А когда мой выбор оружия хоть чуть-чуть уравновешивает шансы, у вас, господа храбрецы, стали кислые лица.

– К дьяволу, – сказал Кранкль, – хватит болтать, коннетабль, арбалет так арбалет. И давайте покончим с этим, мы еще не обедали.

Все было решено. Волков, да и все остальные сразу успокоились. Все поняли, что большой драки не будет, будут биться лучшие. Из рыцарей это был Кранкль, из людей барона – коннетабль.

Стражники, сержант и Ёган с удивлением наблюдали, как общались рыцари и коннетабль. Они были в недоумении, как эти люди, господа, сидящие на лошадях и вооруженные, собираясь сойтись в смертельном поединке, между тем были вежливы, говорили, не повышая голоса, не пытались оскорблять друг друга и даже шутили и улыбались. Как будто договаривались о совместном ужине.

– Если вы не возражаете, стрелять будем на пятидесяти шагах, – говорил Волков Кранклю.

– Нет, не возражаю. Как вам будет угодно, – ответил тот.

– Арбалет один, стрелять будем по очереди.

– Значит, жребий? – спросил Кранкль.

– Жребий, – ответил солдат.

Улыбчивый фон Фальц достал золотую крону, повертел ею и спросил у солдата:

– Герб или голова?

– Голова, – ответил тот.

Большим пальцем фон Фальц подкинул монету вверх. Крона крутилась в воздухе, и все присутствующие, за исключением Кранкля, глядели на нее. Рыцарь отрешенно смотрел вдаль, как будто все происходящее его совсем не касалось. Монета была поймана фон Фальцем на внешнюю сторону левой руки и накрыта правой. Волков и Кранкль молчали, ждали.

– Фон Фальц, какого черта, открывайте, – спешил молодой фон Плезендорф.

Фон Фальц убрал руку. Волков глянул на монету: он проиграл, на руке рыцаря блестел золотом герб славного города на востоке. Фон Фальц показал солдату другую сторону монеты, где был изображен профиль бургомистра. И сказал:

– Как всегда, Кранклю везет, он будет стрелять первым.

– Хорошо, – сказал Волков, хотя ничего хорошего в этом не имелось: он был уверен, что любой из этих господ неплохо стреляет. А Кранкль, наверное, лучший из них. – Отсчитай пятьдесят шагов, – сказал Волков стражнику, – и не мелочись.

– Кстати, коннетабль, хотел вас спросить, – произнес Кранкль, – а где у вас тут можно поесть, есть ли где нормальное вино?

– Господа, если бы я хотел вас отравить, я бы посоветовал харчевню в Малой Рютте, – ответил солдат.

Рыцари засмеялись, а стражники, сержант и Ёган смотрели на это с непониманием. Как могли шутить и смеяться люди, которые собирались друг друга убить? Солдат продолжал:

– В Рютте можно поесть, если очень голоден. Честно говоря, в здешних местах нет хорошей кухни, даже у барона кухня будет недостаточно изысканна для вас.

– Вы, к сожалению, правы, коннетабль, – заметил фон Фальц. – Местные рыцари – ужасная деревенщина.

– Господа, а вы помните вино, которым нас угощали вчера? – вставил фон Плезендорф.

Рыцари стали кривиться и смеяться.

– Только кухню фрау Анны можно считать достойной, но она живет далеко, почти у монастыря, – порекомендовал Волков.

Солдат шутил и вел беседы, хотя ему было не до этого. Он смотрел на Кранкля и думал о нем. Тот осставался холоден и спокоен, улыбался и говорил, но был сосредоточен. Он являлся самым серьезным противником из всех, с кем солдату приходилось сталкиваться. Конечно, он умел стрелять. Единственное, что Волкову было неизвестно о Кранкле, так это то, насколько он самонадеян. Будет ли он пристреливаться или выстрелит без подготовки.

– Кстати, коннетабль, а вы будете в кольчуге? – спросил фон Плезендорф.

– Если кавалер Кранкль изволит, мы можем раздеться до рубах, – предложил солдат.

– Нет необходимости, – ответил Кранкль.

Теперь солдат не сомневался, что под камзолом и воротником из кружев прячются кираса и горжет из доброй каленой стали, которые с пятидесяти шагов не возьмет ни один арбалет.

– Коннетабль, надеюсь, вы не против, если я сделаю два-три выстрела, прежде чем мы приступим, чтобы познакомиться с оружием, – сказал Кранкль.

Нет, никаких поблажек, никакого снисхождения, никакой расслабленности. Кранкль не собирался давать Волкову ни единого шанса.

– Конечно, не против, – отвечал солдат, все понимая. – Ёган, отдай кавалеру арбалет.

Ёган передал оружие, и кавалеры поехали туда, где стоял отсчитавший пятьдесят шагов стражник.

– Господин… – начал Ёган, – так это… он вас убьет.

Он видел, как солдат слез с коня и стал на открытом месте.

– И что, может, ты встанешь, за меня постоишь, ты ж хотел быть воином, – спросил его Волков.

Ёган удивленно глядел на господина, не понимая, как ему в голову пришла такая мысль.

– Что, раздумал? – усмехнулся солдат.

У Ёгана наконец созрел план, занимать место Волкова ему не хотелось, потому он предложил:

– А сядем-ка на коней и поедем прочь, объедем замок, заедем в него да запрем ворота. Там они нас нипочем не достанут, там и барон за нас заступится.

– Заткнись, дурень! – рыкнул Волков. – Отведи лучше коня подальше, и вы тоже отойдите.

«Черта с два, кольчуга не выдержит, будь она хоть трижды ламбрийская, а вот его каленая кираса выдержит», – думал он.

Человек на расстоянии пятидесяти шагов выглядит не больше фаланги пальца. Казалось, попробуй попади, но для опытного стрелка это весьма реально, а Кранкль делал выстрел за выстрелом в дерево, что росло у дороги, и не промахивался. Два других кавалера стояли вместе с ним – видимо, давали советы и деловито обсуждали арбалет и выстрелы, сам же Кранкль был спокоен, он собирался сегодня кого-то убить. Наконец он натянул тетиву, уложил болт, подошел к стражнику и крикнул:

– Вы готовы, коннетабль?

– Делайте свой выстрел, Кранкль! – крикнул Волков и приготовился.

Все, что он мог теперь, так это сложить руки на груди. Он даже не молился, не смотрел по сторонам. Он смотрел только на Кранкля.

Может быть, в лицо своему убийце. К нему снова пришло подзабытое уже чувство войны. Чувство стояния в строю, когда вот-вот люди справа и слева от тебя заорут, загремят латами и оружием и двинутся вперед, и, несмотря на все твое желание выйти из строя и уйти, ты двинешься вместе с ними, вместе с ними будешь подбадривать себя криками и глядеть, как к тебе приближаются те, другие, такие же, как ты, только с противоположной стороны. Это было солдатское чувство фатализма, безысходности.