Недобрый ветер

Я кончил и повернулся на вертящемся табурете к нему. Глядя не на меня, а на Лонни, Пит Харрис кивнул.

— Недурно, — поджав губы, буркнул он и почесал в затылке.

Лонни с беспечным видом сидел на стуле верхом, лицом к спинке. Можно было подумать, что вся эта затея ему изрядно надоела, но я знал, что это не так.

— Что верно, то верно, — сказал он, — Джош лихо управляется с этим ящиком. Уверен, что он понравится зрителям, дело не только в том, что он хорошо играет. Люди любят смотреть, как выступают дети. В его возрасте мало кто так умеет…

— В другое время я бы не задумываясь взял его, — сказал Харрис, — но сейчас такое творится, хуже некуда. — Он опять посмотрел на Джоя. — Тебе, приятель, поди, тоже досталось?

— Это уж точно, несладко нам было, пока не встретили Лонни. — Джой стоял, засунув руки в карманы, и его тонкое лицо казалось очень взрослым. — Только нельзя нам больше быть ему обузой. В конце концов, мы же не его дети.

Все замолчали, в помещении повисла тяжелая, будто свинец, тишина. Джой прав, мы Лонни чужие, нельзя больше есть за его счет, он нам не отец, так что пора и честь знать. Словом, дело обстоит так: если здесь для меня места не найдется, мы с Джоем пойдем дальше одни. Интересно, подают ли нищим в окрестностях Батон-Ружа? Но, к полной моей неожиданности, Пит Харрис сказал, что берет меня на работу. При этом у него был такой вид, словно он поступает вопреки здравому смыслу и это причиняет ему боль.

— Я тебя беру, малыш, — буркнул он, — ты здорово играешь. Если еще научишься зазывать зрителей, от тебя будет прок.

Он помолчал и повернулся к Джою.

— Я буду платить твоему брату пять долларов в неделю плюс еда и ночлег для вас обоих. Ну как, устраивает?

Еще бы! О таком предложении мы и мечтать не могли. На наших лицах, верно, отразилась радость, но лицо Пита Харриса сохраняло прежнее выражение. Он глядел на Лонни и качал головой, Потом повел нас наружу, чтобы показать место, где мы будем спать, К работе я должен был приступить на следующее утро. В палатке на краю луга длинными рядами стояли койки.

— Это мужское общежитие, — сказал Харрис. — Семейные живут в вагончиках на запасных путях, но большинство без семей. Я помещу вас в том конце. Вашими соседями будут два лилипута. Эдвард С. — милейший тип; Блеган криклив и любит посплетничать, как старуха, но вы не обращайте внимания. Утром они вам покажут, где столовая. Потом придете ко мне, и займемся делом.

Он устало вздохнул и протянул Лонни руку:

— Рад был с вами познакомиться, Я позабочусь о мальчиках, пока это в моих силах. Надолго, впрочем, загадывать нельзя…

Лонни пора было в путь. Всю ночь он просидит за баранкой, чтобы наверстать время, потраченное на поиски Пита Харриса. Я поблагодарил его за хлопоты, но он сказал, что все это чепуха.

— Я бы вас не оставил, если бы Харрис тебя не взял, — сказал он, когда мы провожали его до грузовика. — Работа так себе, ну да лучше, чем ничего. Может быть, подвернется что-нибудь поинтереснее — никогда наперед не знаешь.

Мы постояли, прислонясь к большим колесам грузовика, ставшего для нас родным домом. Жаль было расставаться. Лонни протянул мне клочок бумаги с адресом: Лон Бромер, Омаха, штат Небраска. Только теперь я узнал его полное имя.

— Вот где я живу, когда не в рейсе, — сказал он. — Через неделю-другую я снова буду в ваших краях, если, конечно. меня не уволят. А не встретимся, так напишите мне, как идут дела.

— Хорошо, Лонни, обязательно напишем, — обещал я. Он глядел на нас так, словно хотел что-то сказать и не решался. Наконец он заговорил странным, глухим голосом:

— Ребята, я все время буду думать о вас. Если случится беда, сразу дайте мне знать. Все, что смогу, для вас сделаю.

Мы пожали друг другу руки, и он вскарабкался в машину. Трогая с места, он помахал нам, и Джой нашел слова, выражавшие наши чувства:

— Если бы я был ребенком, то, наверно, заплакал бы.

Я не мог выдавить из себя ни звука. Мне не пришло в голову сказать Джою, что он и есть еще ребенок. Проводив Лонни, мы вернулись в общежитие. После долгого дня жесткие кровати показались нам верхом блаженства. Я долго не мог заснуть, пытаясь привыкнуть к мысли о том, как мне невероятно повезло. Пять долларов в неделю на всем готовом — еще неделю назад мы и мечтать об этом не могли. Балаганы, правда, слегка оглушали и пугали меня, ну да ничего. Этот страх не идет в сравнение с голодом и холодом, пережитыми нами в Небраске. И все-таки на первых порах мне будет не по себе среди множества суетящихся людей, чья профессия — потешать зрителей. «Что-то я тебя не пойму…» — сказал я сам себе, и тут сон стал одолевать меня. Навязчивая музыка с карусели постепенно превратилась в шуршание огромных покрышек по бетонному шоссе.

Утром нас разбудили лилипуты. Такие странные человечки со старческими личиками, а ростом не выше пятилетнего ребенка. Один из них забрался на кровать Джоя и принялся колотить его маленькими сморщенными кулачками. Второй, спокойный и уравновешенный, с большим горбом на спине, стоял поодаль и рассматривал нас серьезно и с интересом.

— Вставайте, новички, а то останетесь без завтрака, — проквакал первый.

Он засыпал нас вопросами: как зовут, откуда родом, что мы умеем делать. Вопросы вылетали из него один за другим, а ответов он как будто и не ждал. Услышав, что я играю на пианино, он так и взвился.

— Великолепно! — пронзительно закричал он. — Питу Харрису так же нужен пианист, как нам новые вычеты из зарплаты. Пит Харрис дурак, старый сумасшедший, а ты юный безумец. Поискал бы лучше другую работу, долго ты здесь не задержишься — сборы падают каждый день…

— Блеган, как тебе не стыдно! — резко перебил его второй лилипут. — Пит велел привести мальчиков на завтрак, а лекций им читать не поручал. — Он протянул мне руку. — Меня зовут Эдвард С. Кенсингтон. Не обращайте на Блегана внимания, он еще некоторое время будет вам надоедать, а потом оставит в покое. Так уже бывало.

Действительно, Блеган оказался болтливым и надоедливым, полной противоположностью Эдварду С. Кенсингтону. Он измучил Джоя бесконечными расспросами.

— Почему ты не сидишь дома с мамочкой, милое дитя?

— Я сирота, — отрезал Джой и демонстративно отвернулся от Блегана.

Мы оделись, и Эдвард С. Кенсингтон повел нас к тенту, где помещалась столовая, а Блеган семенил впереди, то и дело оборачиваясь и задавая вопросы, на которые пять минут назад уже получил ответ.

Человек пятьдесят сидело за длинными, узкими столами на деревянных скамьях. Здесь Блеган встретился со своей супругой, которая ночевала в женском общежитии. Они страстно обнялись, уселись рядышком и стали есть кашу из одной Миски, пока вдруг не повздорили ни с того ни с сего, и их резкие, злые голоса разносились по всей столовой. Кое-кто рассмеялся, другие пожимали плечами. Мы старались не смотреть в их сторону, но когда они перевернули миску и забрызгали Джоя кашей, Эдвард С. Кенсингтон отсадил нас на другой край стола, подальше от таких беспокойных соседей.

— Эти двое, должно быть, произвели на вас тягостное впечатление, — сказал Эдвард С. — Но не расстраивайтесь, вы встретите здесь много замечательных людей. Балаганщики — славный народ. Правда, цирковые артисты смотрят на нас свысока, но нас это не задевает. Среди балаганщиков встречаются просто удивительные люди, например, Эмили. Скоро вы ее увидите. Мы все ее очень любим. Несмотря на некоторую чопорность, Кенсингтон нам понравился. Он разрешил называть себя Эдвард С.

— «С.» означает стойкость, — объяснил он, улыбаясь, Джою, — часто у меня сильно болит горб, но я терплю и повторяю про себя свое среднее имя. Ну да ладно, хватит об этом. — Он принялся за еду. — У каждого свое горе, свои болячки. Взять хоть вон того человека, напротив, его зовут Эллсуорт, у него вместо рук плавники. Его кормит с ложечки Горби, шпагоглотатель. Они неразлучны. Оба такие неразговорчивые. Ничего, кроме «добрый день» от них не услышишь. Весьма сдержанные господа. А эта полная женщина — мадам Олимпия. — Эдвард откашлялся, деликатно прикрыв рот ладошкой. — У нее на редкость хороший аппетит. Лучше не просить ее передать какое-нибудь блюдо — переложит все себе на тарелку, а вам отдаст пустой поднос. Мы над ней посмеиваемся. Это, конечно, нехорошо, но в нашей жизни так мало поводов для веселья.