Недомут

– Как вы думаете, во дворе его обижали?

– Да нет, за что его обижать?

– Причуды у него были?

– Нет, слава Богу. Он нормальным рос, от ребят не отличался.

– А если бы отличался, что вы делали?

– Если несильно, то пускай отличается. А если через край, отвела бы к психиатру.

– Книжки читать любил?

– В детстве-то? Конечно.

– А про что?

– Ну я не помню. Про что ребята в детстве читают? Про приключения разные, капитана Блада, трех мушкетеров. Любимое, наверно, виконт де Бражелон. Детективов особо не было, только Сименон и про милицию.

– А чего заумное читать не пробовал?

– То есть?

– Как сказать? Ну не знаю точно. Джойс какой-нибудь, Кант, Гегель... Пробовал читать очень взрослое?

– Вы же знаете, в наше время многих книг не продавали.

– Кого там не продавали? В библиотеку зашел, хоть "Заратустрой" зачитывайся. Ходил он "Заратустрой" зачитываться?

– Нет, конечно, у нас по-другому было: какой Заратустра? Какой Джойс? Маркс, Энгельс, три составляющих, три источника. Диалектика, материализм. Видите, даже я помню.

– С мужем как познакомилась?

– Случайно, у друзей. Они нас и свели: им казалось, что мы будем подходящей парой.

– Ну и как? Оправдались-то надежды? Не зря мутили друзья или лучше бы не старались?

– А почему не оправдались?!
– с вызовом и плачем сказала женщина.
– У нас все нормально! Не хуже, чем положено у людей. И отстаньте, не спрашивайте.

Ольга Николаевна разревелась.

Клетчатый сочувственно посмотрел и устало спросил:

– На цепь?

– Не стоит, - произнес начальник, на секунду оторвавшись от раскладывания бумаг.
– Поговори с ней еще.

– Будешь со мной говорить?
– рявкнул немилосердный.

– Куда же я денусь?
– покорно сказала женщина, утирая лицо платком. Убегать некуда.

– Вот-вот, - заметил умиротворенный.
– Так оно и есть. А скажи нам, Оля, правду. Муж тебя пловастенько трахал?

– Ну знаете, - попытался возмутиться Смурнов.

Когда-то он слышал, что за мать полагается заступаться. Но чужая рука зажала рот, а незнакомый кулак неожиданно и без жалости въехал в мягкий живот. Смурнов дернулся, подавившись несказанным.

Маленькая женщина водообильно плакала.

– Ну как с ней общаться?
– недоуменно пожаловался клетчатый.

– Как хочешь, твои проблемы, - ответил старший.
– Я тебя общаться учил, так что работай.

– Не плачь, - неожиданно ласково попросил он...

Клетчатый ловко вывернулся из-за стола, неспеша приблизился и осторожно, едва касаясь, приобнял женщину. Погладил волосы.

– Ну не плачь, не плачь, - прошептал искусительный.
– Это ведь моя работа, Оля. Всего только работа. А так я добрый. Я хорошо к тебе отношусь. И ты очень славная, честная слово. Просто с мужем не совсем повезло. Я прав, Оленька? Ну не реви, не надо.

Клетчатый утешительно чмокнул неудачницу в щеку и заглянул ей в глаза. Ох, что там было-то! И радость, и слезы, и небо, и голубая синь, и Европа, и Австралия, и все другие континенты, включая знаменитую Антарктиду. Так-то вот, если вдумчиво приглядеться. Клетчатый изучающе смотрел и видел. В свои сорок она держала в глазах весь мир.

– Вы не обманываете?
– по-детски доверчиво спросила она.

– Ну что ты, - ответил интимный, едва не касаясь губами мочек ушей.

– Я верю, - коротко сказала она.

– Мы ведь друзья?
– с напускной строгостью спросил он.

– А вы как думали?

Ольга Николаевна улыбнулась. И клетчатый улыбнулся (он обладал величайшим даром). Вслед за ним растянулся в улыбке начальник, а уж вслед за ним-то начал строить рожицы остальной народ. Даже Смурнов по-доброму улыбнулся. Он не видел в случившемся ничего обидного и плохого.

– Давай поговорим?
– предложил обаятельный.

– Ну конечно, - согласилась она.

– У тебя действительно были с мужем сексуальные нелады?
– допытывался родной.

– У кого не было?
– вздохнула она.

– Я знаю, у кого не было, - сухо ответил он.
– Взять хотя бы мою жену. Ладно, не суть. Как у тебя с другими мужчинами?

– Это важно?

– Ну разумеется.

– Никак.

Постояли в смущенной тишине.

– Ну а зачем давить энергетику сына?

– Я не поняла.

– Ну Бог с тобой. Скажи, зачем травить Пуха?

– Я больше не буду, - сказала она, сдерживая слезу.
– Честное пионерское.

– Врешь, поди, - не поверил правильный.

– Простите меня, пожалуйства, - говорила она, подражая хорошей девочке.
– Я исправлюсь.

– Понятно, что исправишься, - хохотнул легковерный.
– Скажи, зачем травить, когда можно подарить в хорошие руки?

– Я понимаю, что сволочь, - без слез всхлипывала она.
– Но Леша не хотел отдавать. Если котенка подарить, он бы обвинил меня.

– Некрасиво как-то, - обронил задумчивый.
– Впрочем, некрасивые поступки вытекают из некрасивой жизни. Очень скучный закон. А сын на отца похож?

– Чем?
– не поняла Ольга Николаевна.

– Да всем.

– Чем-то похож, но не всем, - говорила она.
– Но ходят одинаково, и говорят одинаково, и спят. Бред несу. Они по-разному, конечно же, спят и ходят, и тем более говорят - по-разному, но что-то общее есть. Трудноуловимое, но заставляющее говорить о сходстве там, где им и не пахнет. Запутано говорю?

– Да все ясно, - сказал понятливый.
– Все очевидно. Так бывает. А друзья у Леши водились?

– Как у всякого обычного человека, - не поняла она.
– Имелись у него друзья в детстве, в юности, потом. Он ведь нормальный человек.

– А что-нибудь яркое помнишь из его жизни?

– Не могу сразу сообразить. Было, конечно, яркое. Только сразу не вспоминается.

– А скандалы можешь описать?

– Нет. Их-то зачем помнить?

– Не знаю. Может быть, для коллекции. Ругалась с ним?

– Все ругаются.

– Брось ты. Я на близкого человека ни разу не кричал. Голос не поднимется. Убить вот могу, близкого в том числе. А ругаться не могу. А ты ругалась. Помнишь хоть, чего с Лешей не делили?

– Да хорошо мы жили. Спорили только по пустякам.