Недомут

Анечка не изменилась. Выглядела на свои приемлимые тридцать, была по традиции облачена в черные брюки и не менее черный свитер, накрашены и курноса, без загара и заметно растерянной.

– Фамилия?
– строго спросил нахальный.

– Хомякова, - удивленно сказала она.

– Почему не Мышкина?
– издевался гестаповский.

– Почему вы ерничаете?
– отважно спросила женщина.

– А что с вами делать, Хомякова?
– вздохнул правильный.
– Ну что мне, убить вас? Изнасиловать к чертям собачьим? Испортить тремя словами оставшуюся жизнь? Я-то могу. Я вообще все могу, но не все хочу. Давайте просто поговорим, не за жизнь, но по-честному. Вот этого знаете?

– Конечно, - сказала она, легко улыбнувшись.

Неужели мне улыбнулась, растерялся Смурнов. И все сразу заприметили, как он растерялся, стали смотреть на него сочувственно и с иронией.

– А что вы о нем думаете?
– полюбопытствовал осторожный.

– Ну, он хороший юноша, - начала она и умолкла.

– Да я знаю, что не людоед, - рассмеялся открытый.
– Скажи конкретно: ну вот хотела ты с таким переспать?

– Я не думала об этом, - рассмеялась честная.

– А ты подумай, - предложил фантастический.

– В вашем присутствии?

– В моем, - закивал головой нездешний.
– Подумай и нам скажи.

– Я подумаю, конечно, - сказала она.
– Но вам не скажу.

– А если на цепь посадим?
– предложил сообразительный.
– Тогда скажешь? Вопрос-то плевый, заметь. Рыжей головешкой думать не надобно. Любая женщина так или иначе знает, может она потенциально заниматься любовью с определенным мужчиной. Не заниматься любовью сейчас и даже не заниматься любовью завтра. А заниматься ей при каком-то стечении обстоятельств, особо благоприятном, может быть. Не здесь и сейчас - а вообще в пространстве и времени. Одним словом, есть ли вообще такая вероятносить? Есть она?

– Да нет, наверное, - печально скривила губы Анечка Хомякова.

– Я думал, что есть, - удивился безошибочный.
– Бог вам судья, грешные мои дарлинги. А скажите-ка нам, Аня, знали вы о чувствах Смурнова?

– Я об этом не думала, - негромко ответила женщина.

– Конечно, не думали!
– воскликнул ретивый.
– Не хрен о таком вообще думать. Но знать ведь могли? Он ведь вас хотел, а не корягу из соседней заводи. Понимаете - вас. Как же такое не уловить?

– Да нет, не знала, - сказала она.
– Откуда мне знать? Я не телепат, не психолог.

– И то верно, не телепат вы, Анна Ивановна, - съюродствовал ненашенский.
– Вы вообще скучная и заурядная, нехристь и неведома зверушка. Поняли?

Засмеялся по-нездешнему.

Женщина заплакала.

– Выведи, - тихо сказал равнодушный.

Бляха взбежал на сцену, чуток поколебался, затем спросил:

– Может, хоть ее на цепь?

– Не-а, - замотал головой добродетельный.

– Тогда разрешите, она будет моей?

– Ну ты, брат, насильничек, - захохотал неунывающий.
– Да будет твоей, не плачь. Мне, знаешь, не завидно. Но мы потом это сделаем. Мы по-хитрому провернем. Вон тот когда-то ее любил. И сейчас у него все снова, как я вижу. Я ведь все вижу, Леш. Так вот, мы сделаем так, что ты трахнешь ее на глазах у этого недомута. Тебе ведь все равно, на чьих глазах кого трахать? Ты достаточно отвязный для этого. И поверь мне, ты соединишь в одном два разных удовольствия - если сделаешь, конечно, как я сказал. А ты так сделаешь!

– Но я не хочу!
– возмутилась Анечка Хомякова.

– А кто тебя спросит?
– удивленно сказал божественный.
– А пока уведи ее.

– Так точно, господин следователь, - хохотнул конвоир.

Женщину увели.

Добрый стенографист сказал, что даст Смурнову платок, если тот не прекратит плакать. Он сказал спасибо, но отказался от чужого носового платка. Клетчатый смотрел на такие дела и радовался, смеялся и пинал воздух левой ногой. Воздух дрожал, пробиваемый насквозь.

9

Ночью ему приснился маленький симпатичный ежик. Я ежик ежик ежик и вовсе не медведь ах как приятно ежику по небу лететь - напевал он, перевирая музыку. А ослики летают дальше!
– сказал маленький серый ослик, выколупывая себя из черной дырки на другом конце мира. А затем из всех концов галактики на него посыпались суслики и бурундуки, нежные лягушата и откормленные морские свинки. Из пучин морских вылезла осьминожка. Из пустыни прискакал лихой саксаул. С отрогов гор спустился сам Дождевой Червяк. Они построились в шеренгу и исполнили гимн Советского Союза. А затем пошли войной на империю лесных кабанов, коварно пожиравших народные желуди. Командовал народной армией, разумеется, майор саксаул. Дождевой Червяк пытался было провернуть внутренний раскол и тайную оппозицию, но его планы быстро стали достоянием гласности. И врага маленьких осликов приговорили к публичному расчленению.

Нап, Адик и Коба любили потрепаться за жизнь на троих.

– Главное - алгоритм, - говаривал Нап.
– Есть объективные законы мира, которые надлежит познать. На основе познанных объективных законов ты строишь идеальную модель действий в любой приключившейся с тобой ситуации. Более того, ты сам создаешь ситуации, в которых можешь реализоваться по максимуму. И если твои действия совершенны, ты всегда получаешь совершенный результат. Не бывает в мире по-другому. Нет невозможного, мать вашу! Всего можно достичь, если действовать единственно верным образом. А чтобы действовать единственно верным образом, надо мир познать до глубины, ухватить его суть, поймать за хвост законы вселенной. Пускай на интуитивном уровне, пускай даже бессознательно. А как поймаешь, сразу видишь свой дальнейший жизненный путь. Идешь затем по ситуациям и радуешься, щелкаешь проблемки, перевариваешь обиды, плюешь на несчастную любовь и смеешься над нищетой. Если действуешь по правилам, всегда победишь, как бы тебя судьбина не мучила. Она ведь всех мучит. Только не все знают правила, по которым надлежит играть в жизнь. А знающий незнающего всегда одолеет, только время дай. Земля испокон веков принадлежит знающим алгоритмы.

– Главное - желание, - добавил Коба.
– Если власти не желать, никакой алгоритм к ней не приведет. Если над людишками не хочешь подняться, какие тебе правила учить? Не помогут тебе правила. А будет желание, будут тебе и правила. Никуда не денешься, придется их познавать. Желание заставит. Тебе ведь больно будет, пока не поднимешься. Желание всегда делает больно, пока не реализуешь. А боли не хочется. Вот и познаешь правила, поднимаешься, одного козла задвигаешь, второго, третьего, все выше и выше, а там и до Господа рукой подать. Было бы желание. Оно ведь силу дает, звериную и всепобедимую. Почти божественную.

– А я бы хотел выпить за веру, - сказал Адик, наполняя бокалы.
– Вера придает смысл. Ну зачем какому-то человеку править страной? А вера сразу говорит, что если править не ему, то страна загнется в мучениях. Ты ведь не хочешь, чтоб пришла хана твоей родине. Ради нее живешь, работаешь, ешь ради нее, спишь - поддерживаешь силы, чтобы утром снова встать и начать жертвовать себе Родине. Отдаешь себя целиком. А взамен этого получаешь колоссальное количество энергии. Просто чувствуешь высокие состояния, чувствуешь, как сквозь тебя идут энергетические потоки. Просыпаешься и чувствуешь себя сильным. Понимаешь, что пришел на землю не абы зачем, а горы ворочать. И ворочаешь, что самое главное. А суть в том, чтобы верить. Верить в то, что горы нужно ворочать. Верить в то, что это возможно. И в то, что никто иной, кроме тебя, этого не сделает. И вот тогда это сделаешь именно ты. У тебя будет обжигающее желание. Даже сильнее, чем желание секса, желание нежности и любви. Намного сильнее. А правильные алгоритмы Бог подсказывает тому, кто верит. Давайте за веру, господа.

Они звякнули бокалами, рассмеялись. Выпили секундно. Хорошо у них началось, без сучка, но с задоринкой.

– Я тебя уважаю, - задумчиво сказал Коба Адику.
– Только ты ведь, брат, лопухнулся.

– А что оставалось делать?
– весело спросил Адик.
– Я неправильно начал?

– Со мной правильно, - флегматично ответил Коба.
– А так нет.

– А я не начинал, - парировал Адик.
– Они сами мне объявили.

– И то верно, - подтвердил Нап.
– Я ведь тоже обычно не начинал. Они начинали. Дай, думаем, всей кодлой его заборем. Ан нет, братцы, больше кодла - веселее замес. Ничего у дураков не выходило, ничего.