Нефертити и фараон. Красавица и чудовище

Но главное – Хоремхеб любил войну, которую ненавидел Эхнатон! Долго отмахиваться от требований военачальника усилить армию фараону не удалось, тогда Эхнатон схитрил и предложил заниматься такими делами самостоятельно и подальше от Города Атона. В случае необходимости могла подсказать царица-мать Тийе, у той всевозможные связи во всех странах. Сам Эхнатон предпочитал заниматься размышлениями о величии своего небесного отца и собственной с ним связи. А в ту же Нубию лучше отправить Маи, пусть построит там не менее величественный Храм Атона, чем тот, что создан в Ахетатоне. Казалось, стоит только появиться Храму, и нубийцы, осознав собственные заблуждения, прекратят поклоняться другим богам и воспоют славу Атону.

Хоремхебу такое распределение обязанностей очень понравилось, и если бы фараон иногда для порядка не совал нос в его дела, было бы совсем хорошо.

А вот нубийцы оказались народом упорным, они не желали менять веру и славить небесного отца фараона так, как этого ожидал земной сын. Но не отправлять же на них Хоремхеба с его армией?! Вообще Эхнатон старался все дела, даже спорные пограничные, решать мирно, вернее, не решать вообще никак, надеясь, что все как-то рассосется само собой. У него были заботы поважнее, в Ахетатоне один за другим росли новые великолепные храмы: закончен Храм Проводов Атона на покой, где главной жрицей стала Нефертити, построены Сени Ра для Нефертити, Тийе и дочерей, храм Восхода Атона и другие… Это ли не радость?! Потому фараона мало интересовали дела, связанные с защитой Иерусалима, Библа, Симиры или других городов. От дальних земель Эхнатону была нужна только дань, да и то ею больше озабочен начальник закромов толстяк Панехси.

Такое нежелание пер-аа влезать в каждое дело часто радовало придворных, потому что позволяло нещадно воровать, не опасаясь быть схваченными за руку. Между ними действовал негласный уговор: никто не мешал другому. Это давало надежду обеспечить свою загробную жизнь весьма недурно. Ради такой возможности в земной жизни можно было и потерпеть, стоя согнутыми в три погибели с задранной при этом к небу головой. Но в Ахетатоне человеческая красота не в почете, ценится лишь красота природы, потому на изуродованные тела придворных мало кто обращал внимание, разве что спины побаливали…

То-Мери замерла. Из спальни царицы доносились смех и веселые голоса. Один из голосов явно принадлежал пер-аа! Фараон любил своих девочек, особенно самую маленькую Анхесенпаатон, родившуюся уже в Ахетатоне.

Так и было, родители смеялись над попытками младшей царевны делать первые шаги. Девочка старалась встать на ноги, хватаясь за брошенную на ложе накидку. Как и следовало ожидать, ткань потянулась под ее пальчиками, а толстая попка перевесила, царевна звонко шлепнулась на пол. К ней бросилась кормилица, в ужасе косясь на царственную пару. Но девочка не заплакала, а пер-аа рассмеялся, остановив кормилицу:

– Не мешай, пусть сама.

Под тревожным взглядом матери Анхесенпаатон поступила достаточно просто: она вцепилась в подол калазириса кормилицы и поднялась на ножки, удовлетворенно поглядев на родителей: вот, мол, я какова! Эхнатон и Нефертити снова рассмеялись. Возиться с толстенькой забавной Анхесенпаатон такое удовольствие! Как и с двумя старшими царевнами – рассудительной, считающей себя взрослой Меритатон и любопытной, неугомонной Макетатон. Для пер-аа жена и дочки – высшее счастье.

Анхесенпаатон стояла, вцепившись в подол кормилицы и чуть покачиваясь, словно не решалась отпустить его и сделать первый самостоятельный шаг. Эхнатон и Нефертити одновременно протянули к ребенку руки и позвали:

– Иди ко мне!

Малышка посмотрела на отца, потом на мать и, отпустив ручку, шагнула к Эхнатону. Фараон, как мальчишка, едва не завизжал от восторга, хлопая в ладоши. Анхесенпаатон сделала два неуверенных шага в сторону отца, но на третьем ее толстенькая попка все же перетянула, и девочка снова шлепнулась, на сей раз взвыв во весь голос. Метнувшиеся к ней мать и отец… столкнулись лбами, на миг замерли и расхохотались!

Эту картину и застала вошедшая в спальню То-Мери: фараон и царица хохотали, потирая лбы, между ними на полу сидела маленькая Анхесенпаатон и ревела во все горло. Ее кормилица растерянно стояла чуть в стороне, не решаясь сделать ни шагу. То-Мери долго не раздумывала, не обращая внимания на царскую чету, она подхватила плачущую царевну на руки и принялась успокаивать.

Родители смущенно замолчали.

Но, едва успокоившись, царевна потянулась на пол снова, она уже вкусила прелесть самостоятельного передвижения и не желала сидеть на чьих-либо руках. То-Мери отпустила девочку перед отцом:

– Пер-аа стоит дать царевне свой божественный палец, чтобы она смогла держаться, пока не научится.

Эхнатон протянул дочери руку:

– Держись за мой божественный палец.

Анхесенпаатон ухватилась за руку отца и не отпускала ее, пока сама не свалилась от усталости. Все попытки забрать ребенка у отца приводили к страшному реву. Отцу было жалко малышку, и он терпел. В конце концов Эхнатону пришлось даже покачать дочку на руках, чтобы та успокоилась и заснула. Конечно, это заняло очень много времени, но фараон был несказанно счастлив. Одной рукой он поддерживал спящую дочь, другой обнимал красавицу-жену.

Счастье казалось безбрежным, они с Нефертити так любили друг дружку и своих малышек. Это ничего, что пока нет сына, все еще впереди, они молоды, а в городе счастья впереди только счастье и любовь!

* * *

Двенадцатый год правления Эхнатона был хорошим годом, Начальник закромов Панехси сообщил об огромной собранной дани! Ее доставили отовсюду: из Нубии, Сирии, Эфиопии, разных уголков самого Кемет… Дань была столь велика, что решено принять не как обычно, а в торжественной обстановке. Для этого представителей подвластных народов пригласили в Ахетатон.

В самом начале второго месяца зимы в город Атона съехалось множество чужестранцев. Причалы Ахетатона были заполнены самыми различными кораблями, а в Доме гостей не сыскать свободного места. Но город велик, огромны его дворцы, все нашли приют.

Сириец Баср боялся, что у него открутится шея, столько приходилось вертеть головой. Конечно, Владыка Верхнего и Нижнего Египта построил невиданный город. Сразу понятно, что Ахетатон заполнялся домами не как попало, подобно старым городам. Здесь широкая Главная улица с огромным Храмом Атона и таким же Домом Атона – дворцом самого фараона. Конечно, в Храм сирийцев не пустили, но туда не входили и сами жители Ахетатона, у жителей Кемет в храмы входят только избранные, остальные довольствуются вывозом скульптур богов лишь по праздникам. Но на вопрос, когда ближайший вынос бога, чиновник Сетатен странно посмотрел на Басра и пожал плечами:

– Желаешь видеть нашего Бога? Смотри!

И показал в небо над головой.

Сириец не очень понял, пришлось объяснять:

– Атон над нами и видит своих поклонников с восхода до заката. Мы поклоняемся солнечному диску. Как его изобразить? А дары может принести любой, вон жертвенников сколько вокруг храма.

Все было в этом городе поразительно. Великое множество храмов, но все посвящены только Атону. В подношениях никакой крови, только плоды, цветы, благовония. Всюду разговоры о любви и красоте, от улыбок к концу дня сводило скулы, но не улыбаться в ответ на многочисленные улыбки жителей невозможно. Правда, у Басра закралось сомнение, все ли они искренние, но лучше так, чем хмуро насупливать брови.