Неформат

комнате, а они, второпях вспоминая главы книги, снова и снова начинали своё странствие по

тайком открываемому для себя континенту, и в горячке желания бросались от «закусок к

десертам» под аккомпанемент лиловых февральских метелей за окном. Снег за стёклами падал

крупным мохнатым пухом, медленно кружась в свете уличного фонаря, свет которого пробивал

белую занавесь и ложился бликами на её лицо, на подушку и на контур её грудей в полумраке

спальни. Ляля нарочно оставляла шторы открытыми, и им обоим чудилось, что они одни среди

зимнего вьюжного леса. В широкое окно, казалось, заглядывала волшебная тень лесовика,

застывая в недоумении и молчаливом восторге; и этот призрак, точь-в-точь копия того бородатого

сластолюбца из книги, бесплотно реял над их ложем, пока Вадим, напрягаясь и дрожа от желания

всем телом, покрывал поцелуями её груди, спускаясь всё ниже и ниже к животу, одной рукой

грубо и властно обнимая её за шею, а другой, правой, проникая в разрез её губ и нежно лаская их

до тех пор, пока она не начинала приближаться к оргазму, рыча и извиваясь, как маленькое дикое

животное, стискивая его ладонь своими бёдрами до боли в связках, а потом, внезапно ослабев,

отпускала его ладонь из плена своих крепких ног и, жестом хищника нежно повалив его на спину и

оседлав его, начинала тереться своими раскалёнными губами об его грудь, соскальзывая дальше,

как будто танцуя диковинный ритуальный танец лесного зверя, пока не упиралась в его мужское

естество – для того, чтобы приподняться и с размаха вскочить на него, как в седло.

Им всякий раз было досадно, что приходится отложить в сторону эту сказочную книгу,

захлопнуть её грешные страницы на самом интересном месте, и призрак-лесовик, как чудилось

Ляле, разочарованно всплеснув несуразно длинными руками, таял в снежной круговерти за

окном, пока они с Вадимом второпях заправляли постель, воровски пробирались в ванную и

лихорадочно смывали с тела улики только что бушевавшей страсти, пользуясь одним полотенцем

на двоих, чтобы не вызвать подозрений родителей.

Ляля мысленно проклинала эту вынужденную конспирацию, которая крала у неё полчаса

от каждой встречи, и с решимостью женщины, которую не на шутку обуяла страсть, решилась

легализовать его присутствие у себя дома, познакомив отца со своим первым молодым

человеком:

– Ара, что ты больше любишь – летать на самолёте или ездить на поезде? – весело и без

нажима спросила она у отца за ужином.

Вопрос был из числа риторических – Жора не ездил в поездах со времён расцвета

волюнтаризма, за исключением редких вылазок в Питер.

Он с хитрецой внимательно посмотрел на Лялю и ответил ей в тон:

– Поездом безопаснее, но, увы, уныло. И не потому, что медленно и долго, хотя и это

верно. Ездить поездами было «комильфо» во времена Витте; при регентстве министра путей

сообщения Бещева поезда, как мне кажется, стали уделом пассажиров, которые проиграли в

схватке с жизнью. Те же, кто всё ещё надеется победить, должны летать самолётами вопреки всем

опасностям. Тем более мужчины. Благо, стюардессы привлекательнее проводниц и на

международных рейсах подают вино и коньяк, а не чай в подстаканниках. И самолёты летают в

Париж, а поезда по большей части идут куда-нибудь в Нижний Тагил. Несопоставимые величины.

Но мне кажется, в твоём вопросе кроется загадка. Причём сопряжённая с мужчиной. Если ты

хочешь спросить моего совета, за кого выходить замуж – за Витте или за Бещева, мой совет:

однозначно Витте. Трудолюбие сопоставимо, а порода и манеры лучше. Погоди, но ведь твой

знакомый, кажется, из небесной сферы – будущий авиаконструктор? Так что разговор о поездах

лишнее? Или у тебя многочисленные поклонники, избравшие в качестве поприща разные виды

транспорта?

– Какие там многие поклонники! – отмахнулась Ляля. – Я о нём и говорю, о Вадиме, с

которым познакомилась в Чегете. И при чём тут замужество? Я просто пытаюсь понять, о чём ты с

ним будешь говорить – о поездах или о самолётах, если я рискну вас познакомить? Он, несмотря

на будущую специальность, в основном железнодорожный пассажир. Даже знает о

существовании двух идентичных станций в Азербайджане по обе стороны границы –Джульфа

советская и Джульфа иранская.

– Говорить я с ним буду о том, что ему интересно, это непреложное правило дипломата.

Но постараюсь получать ту информацию, которая интересна мне.

– Хотела бы я знать, что ты извлечёшь из его сентенций! Ну, например, что такое советская

власть?

– А вы и такие темы обсуждаете? – Жора видимо напрягся.

– Да нет, ара, не беспокойся. Сейчас ты получишь его ответ на этот вопрос – и сам

поймёшь, как движется мысль этого человека. Итак, готов? Ну вот, советская власть – это

социализм минус электрификация всей страны! – торжествующе провозгласила Ляля.

Жора, опешив на секунду, расхохотался вместе с дочкой:

– Да, метко, чёрт возьми! Поделом Ильичу с его упрощениями! Достаточно перевести

любой член уравнения в другую его часть с отрицательным знаком – и уже смешно. Напоминает

анекдот от армянского радио. Самое главное, чтобы он на выездной комиссии что-нибудь

подобное не сказанул.

– С выездом у него могут быть проблемы, – неохотно бросила Ляля, потому что примерно

знала, куда теперь повернётся их разговор.

– А что, анкета не в порядке? – Жора опять, как и минуту назад, заметно насторожился.

– Ара, ну откуда я знаю, какая у него анкета?! Я с ним вообще всего раз пять встречалась, –

легко соврала она, – не думаю, что у него пятый пункт. И родственников за границей нет – он ведь

из Изотовки, а не из Таллина. Или Джульфы иранской, – лукаво добавила она.

– Так, а в чём тогда загвоздка? – не отставал Жора.

– В его специальности – «конструктор летательных аппаратов». Секретность там всякая,