Неглубокая могила

– Откуда поступает «йаба»? – спросил Курц.

– Тут мы подошли к самому очаровательному, – сказал Врачеватель Души. – Ее производят в Азии, в Золотом Треугольнике, но до недавнего времени в Соединенных Штатах она не имела широкого распространения. И вдруг «йаба» в огромных количествах появляется не где-нибудь, а здесь, в Буффало.

– Семьи Нью-Йорка? – спросил Курц.

Врачеватель Души развел руками:

– Думаю, нет. Десятилетиями торговлю наркотиками контролировали колумбийцы, но в последние годы на сцену вышли семьи. Договорившись с колумбийцами, они взяли в свои руки основные каналы поставки опиума. Внезапное резкое появление «йабы», каким бы жутко прибыльным это ни было, вряд ли является частью долгосрочного плана организованной преступности.

Допив кофе, Курц поставил жестяную кружку на ящик.

– Семья Фарино, – сказал он. – Малькольма снабжает один из ее членов. Может ли «йаба» поступать из Ванкувера? Какие там могут быть источники…

Курц осекся на середине фразы.

Врачеватель Души кивнул.

– Господи! – прошептал Курц. – Триады? Они контролируют поставки отравы в Северную Америку на Западном Побережье, и у них в Ванкувере достаточно лабораторий, но зачем им связываться с семьей из Нью-Йорка? Триады ведут жестокую войну с семьями Западного Побережья…

Курц молчал несколько минут, сосредоточенно думая. В одной из соседних лачуг какой-то старик разразился безудержным кашлем, затем в конце концов затих. Наконец Курц сказал:

– Господи Иисусе, нападение на арсенал в Данкерке.

– Полагаю, Джозеф, ты прав, – пробормотал Врачеватель Души. Закрыв глаза, он произнес нараспев: – «Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальства, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». – Открыв глаза, он обнажил в усмешке крепкие белые зубы: – Послание к Ефесянам, глава 6, стих 12.

Курц до сих пор не мог прийти в себя.

– Боюсь, мне придется сразиться как раз с плотью и кровью, а также с властями и мироправителями.

– Ага, – протянул Врачеватель Души, – ты сразишься с пожирателями дерьма из клуба «Сенека».

– Но я до сих пор понятия не имею, с какой стороны подступиться к Малькольму Кибунту, – задумчиво произнес Курц.

Чернослив открыл глаза.

– Какая книга из моего списка понравилась тебе больше всего, Джозеф, но при этом оказалась самой непонятной?

Курц на мгновение задумался:

– Наверное, самая первая. «Илиада».

– Возможно, решение ты найдешь как раз в этом повествовании, – сказал Чернослив.

Курц не сдержал улыбку:

– Значит, если я построю большую лошадь и спрячусь в ней, Малькольм со своими дружками сам вкатит меня в клуб «Сенека»?

– «O seculum insipiens et inficetum», – сказал Чернослив и не стал переводить.

Врачеватель Души вздохнул:

– Сейчас он процитировал Катулла. [11] «О глупый и безвкусный век». Когда Фредерик становится таким, я вспоминаю замечание Теренция: «Ille solus nescit omnia». «Лишь он один ничего не знает». [12]

11

Катулл Гай Валерий, римский поэт. Любовная лирика отличается непосредственностью и силой чувства.

12

Теренций Публий, римский комедиограф.

– Вот как? – встрепенулся Чернослив, открыв слезящиеся глаза и обратив их безумный взор на Врачевателя Души. – «Nullum scelus rationem habet…» – Он указал на Курца. – «Has meus ad metas sudet oportet equus…»

– Вздор, – возразил Врачеватель Души. – «Dum abast quod avemus, id exsuperare videtur. Caetera, post aliud, quum contigit, illud, avemus, Et sitis aequa tenet!»

Чернослив перешел на что-то похожее на древнегреческий и сорвался на крик.

Врачеватель Души ответил ему, судя по всему, на древнееврейском. Забрызгала слюна.

– Благодарю за ужин и приятную беседу, господа, – сказал Курц, направляясь к низкому проему.

Теперь двое философов спорили уже на совершенно непонятном языке. Они начисто забыли о существовании Курца.

Курц вышел.

ГЛАВА 30

Курц поставил свою машину рядом со старым ржавым пикапом Дока. Снег усилился, и силуэты зданий терялись на фоне почерневшего неба. Курц положил маленький револьвер 38-го калибра в карман пальто, проверил, что в другом накладном кармане лежит коробка с патронами, и прошел по черному скользкому асфальту стоянки к зияющей пасти заброшенного сталеплавильного цеха.

Войдя в распахнутые ворота, он сразу же почувствовал что-то неладное. Все выглядело и пахло как обычно: холодный металл, остывшие открытые печи, огромные тигели, смутно темнеющие под потолком гигантскими половниками, горы шлака и известняка, лужицы тусклого света под редкими лампами и светящийся вдалеке центр управления Дока, поднявшийся на тридцать футов над полом, – и все же определенно что-то здесь было не так. У Курца волосы на затылке встали дыбом, а по спине пробежали холодные мурашки.

Вместо того чтобы пойти напрямую по открытому пространству между угольно-черными грудами шлака, Курц пригнулся и бросился бегом к лабиринту ржавых механизмов, нагроможденных справа. Сжимая в руке револьвер, он затаился за невысокой железной перегородкой.

Ничего. Все неподвижно. Никаких звуков. Ни даже тени движения.

Некоторое время Курц стоял на месте, переводя дыхание и убеждаясь, что его не видно ни с какой стороны. Он не мог сказать, что именно его спугнуло, – но как раз умение обращать внимание на подобные мелочи позволило ему продержаться в тюрьме одиннадцать с половиной лет, причем большую часть срока за его голову была назначена награда.

Держась в тени, Курц стал медленно пробираться к центру управления. У него мелькнула было мысль броситься к выходу и добежать до «Бьюика», но для этого потребовалось бы пересечь открытое пространство. Если выяснится, что все в порядке и Док ждет его наверху, Курцу, возможно, будет неловко за свое мелодраматическое поведение, но он предпочитал смущение пуле в голове.

Курц двигался по периметру огромного пустынного зала, приближаясь к центру управления короткими перебежками ярдов по пять, а то и меньше, все время укрываясь за грудами труб и тавровых балок или полуразобранными механизмами. Он оставался в иссиня-черных тенях и не подставлял себя под огонь из более темных мест. И почти не производил шума. Так Курц смог преодолеть две третьих расстояния, но, когда он дошел до конца ряда станков, до стальной лестницы, ведущей в центр управления, оставалось еще шестьдесят или семьдесят футов открытого пространства.

Курц подумал было о том, чтобы крикнуть Доку, но тотчас же отказался от этой мысли. Даже если они видели, как он вошел в цех, сейчас они, скорее всего, не знают, где именно он находится. «Если, конечно, у них нет снайперских винтовок и приборов ночного видения, как у этих бестолковых ребят на складе». Курц решительно прогнал эту мысль. Если бы у них были снайперские винтовки и приборы ночного видения, они, скорее всего, пристрелили бы его, как только он вошел в ворота, когда до центра управления еще оставалось не меньше пары сотен футов.